Женщина с Марса. Искусство жить собой

С первого дня жизни розового младенца и до захлопнутой двери за рослым, независимым человеком материнство каждый день будет тестировать нас на прочность, на выдержку, на выносливость. Но даже на самой глубине, в самые темные моменты всегда будет выбор:

Этот вызов отвергнуть, закрываясь планами, привычками и стереотипами, выстраивая стены ожиданий и разочарований, чтобы в конце концов еще раз доказать себе, что нет на земле ни любви, ни близости, ни счастья и любить некого и не за что, и остаться циничной, несчастливой и правой.

Или эту любовь принять, охраняя ее от своих глупостей, ожиданий и планов, пойти навстречу в открытую, решаясь меняться, учиться, расти. И никогда более не быть правой, а жить и любить.

Глава 10 Перевод с детского

Дядька мастер красил стены в коридоре. Дядька мастер был болтлив и добродушен, немедленно порасспросил меня про отпуск, детей и погоду в Испании, пошутил что-то басовито, и мои дети вертелись вокруг него и мешали красить стены.

И вот уже Тесса тащит ему показать свои рисунки и, я слышу, щебечет что-то, и на вопрос: «Что интересного вы выучили в школе?» – вдруг взахлеб, на прекрасном английском, рассказывает содержание всех их уроков. При этом на любой мой вопрос «Что вы в школе сегодня делали?» – она обычно отвечает сжато, двумя-тремя словами.

И я вот что поняла.

Язык у ребенка – не только мешок со словами. Это – весь мир. Для моего билингва «русский» мир существует в семье, и ему нет места в школе. А школьный мир существует только на английском языке. И ему нет места в семье. Он прекрасно выплескивается в других англичан, но мой язык общения с дочерью отделяет меня от этого ее мира. Не потому, что я взрослая или мама, а потому, что я не говорю на языке этого мира. Она не переводит, она живет в двух мирах.

Мне подумалось, что это не только проблема двуязычных детей. Это проблема вообще общего языка. Пусть даже он у обоих русский. Проблема не отдельного родительского языка, который течет мимо ребенка в стандартных фразах и интонациях, как вещание советского информбюро, и не ее языка, в котором мир совсем другой и слова значат другое, эмоционально.

Интересно, как часто, говоря с ребенком, мы говорим с ним на одном языке? Можем ли перевести с детского? Понимаем ли, почему…

Почему они капризничают?

Мне кажется, что, когда ребенок совсем маленький, весь мир для него – странный цветной узор, картина абстракциониста, ведь малышу неизвестно, что это большое темное пятно – шкаф, и он отделен от белого пятна, стены, и он стоит, и открывается, и производит шум, и он неживой. Мне кажется, перед детьми течет этакая матрица из звуков, цветов, запахов, и по мере роста, наблюдая, они начинают отделять лица от не-лиц, а потом вдруг обнаруживают, что лицо и руки, которые к ним прилетают, – это все вместе мама, а потом узнают, что мама может уйти, и она еще больше, и у нее есть еще куча всего.

Я помню момент, когда мой сын начал замечать, что я переодеваюсь, то есть он впервые отделил одежду от меня – показывал пальцем и смеялся над новыми платьями. А потом вдруг осознал колготки и расплакался, потому что у мамы вдруг исчезли привычные части тела и появились вместо них новые, а маленькие дети боятся перемен, и мне пришлось снимать и надевать колготки, чтобы он понял: это тоже такая отдельная штука.

И так во всем. Время начинает распадаться на «спать» и «не спать», потом на день и ночь, потом еще на кусочки поменьше, и общие понятия «есть» постепенно делятся на кусочки, и появляются завтраки, в которые едят кашу и тосты, и обеды, в которых еда распадается на первое, второе и третье, и так далее, пока весь мир не разложится на понятные кусочки лего.