Женщина с Марса. Искусство жить собой

Понимание этого восприятия делает максимально понятным большинство «капризов» и прочих нелогичных требований. Мне кажется, что ребенок видит ситуацию как целостную картинку. Если вспомнить любое собственное сильное впечатление – как в нем важны детали! Я помню, как пустила лошадь в галоп по берегу моря, помню до сих пор, и в этой картинке есть все: и серый цвет неба, и шум шторма, и запах лошадиного пота, и взрывающая сердце радость полета и свободы. И если бы я еще раз оказалась в такой ситуации, и мне бы предложили ехать не на лошади, а на осле? Или вместо шторма сделать жару и штиль? Вот мне почему-то кажется, что все незначительные ситуации для детей гораздо более эмоционально насыщены, чем думаем мы, и они так же целостны и неразделимы. И если мы когда-то впервые сказали малышу: «Это твоя новая чашка», – то вот эта синяя чашка, и голос мамы, и гордость, которую он испытал, именно новизна эмоции у него сложились в этот отпечаток. И он снова и снова хочет пережить эту новизну гордости или что-то еще, чего он, маленький, впервые пережил в какой-то момент с этой синей чашкой, а мы ему говорим: «Да какая тебя разница, пей из желтой». НЕТ! Гордость, самостоятельность, первые осознанные ощущения «я пью сам», ощущения бортика пластмассы на губах, ручки чашки в руках, сока в ней – все это обязательно, а мы говорим «Желтая», а мы говорим «Какая разница»…

Или он сидит катает машинки, я говорю: «Пойдем ложиться, пора спать»; он кричит: «Не-е-ет, не хочу-у-у». И я, глупая, занудно объясняю, что спать нужно. Но он не против спать, он против того, чтобы я разрушала что-то важное и здоровское, что происходило в этот момент. Он говорит «нет» отказу от радости катания машинки, от всей этой радости тяжеленькой красной машинки в руках, от того, как у нее колесики поворачиваются на ковре, интересно, и он сам их поворачивает и так и сяк, а тут мама пришла и говорит: «Прекрати радость». Нет, мама, конечно, так не говорит, мама говорит «пойдем спать», но по сути мама говорит: «Прекрати радость». И если мама скажет: «Бери машинку с собой, пойдем наверх», – он с радостью пойдет, потому что он не против спать, он против – отдать машинку.

Как часто я прокалывалась на ерунде, пока не научилась быть внимательной?

– Тесса, хочешь яблоко?

– Нет.

– Ты же хотела?

– Нет.

И тут ты понимаешь, что в руках у нее новые пупсики, и яблоко – это не яблоко. Яблоко = в руке не будет пупсика. Поэтому я научилась смотреть на эти вещи и говорить: «Ты можешь положить пупсика в карман и поесть пока яблоко, а он в кармашке посидит». Я придумываю для нее новую интересную картинку: «Я ем яблоко и пупсик сидит в кармашке», она уже предчувствует это новое ощущение – и самой положить куклу в кармашек, и чувствовать ее через ткань платья, и знать, что она там, и думать, как она там, как в домике, и еще есть яблоко. И она подпрыгивает легонько от радости и говорит: «Да, да!» – и кладет пупсика в кармашек, и берет яблоко, которое секунду назад не хотела.

Я даже не могу передать, какое количество конфликтов не состоялось просто потому, что я была внимательна и постаралась увидеть ту «инстаграмку», в которой ребенок сейчас, и спасти ее для него или предложить новую.

Все наши самые сильные, самые яркие воспоминания – это воспоминания о сильной эмоции – ощущения радости, свободы, силы, легкости, печали, одиночества, власти, преданности, предательства, стыда, счастья. Для ребенка каждая новизна освоения мира – сильная эмоция, такая же сильная. Если видеть, как такие эмоции проживаются детьми при выборе чашки одного цвета или бутербродов только треугольничком, можно научиться их узнавать и уважать. А если уважаешь – сможешь догадаться, что на улицу не хочется, потому что под лестницей в прошлый раз напугала паутина, а не потому, что он вдруг разлюбил гулять, он просто не хочет еще раз пройти мимо паутины и снова пережить этот страх. Что из гостей нужно уйти, потому что все в платьях, а она одна в джинсах, и надо решать проблему, как стать принцессой в джинсах, ведь все девочки как принцессы, а не втирать ей взрослую глупость «ну пойдем, что ты как маленькая, будет же интересно»; и в туалет она не хочет, потому что фен для рук шумит страшно, а не потому, что не хочется; и хочет взрослую вилку, потому что, когда она в прошлый раз ела взрослой вилкой, мама посмотрела любящими глазами и засмеялась. И нужны любящие глаза, а не вилка. Но она еще этого не знает, она еще не отделила любящие глаза от вилки. Поэтому нужна вилка.

И нам надо про вилку догадаться.

И надо эту вилку дать.

Почему они так привередливы?

«Когда я первый раз решила попробовать салат и взяла ложку в рот, разных вкусов и текстур во рту было слишком много! Я не знала, как со всем этим справиться. А сейчас я перестала замечать, что в салате все разное, теперь это все просто салат», – говорит моя 10-летняя дочь, отправляя в рот единственный пригодный для нее салат: зелень, огурцы, редиска, лук.

Инсайты от чувствительных детей вызывают во мне посменно приливы восхищения и раздражения.