Вообще победить своих демонов – это очень круто. Дойти от обид до прощения – круто. Научиться самоподдержке, независимости – круто. Быть мудрой – круто и приятно. Бонусы, вебинары, признание, благодарственные письма в личку.
А у них ничего этого нет. Ни поддержки, ни сил, ни веры в себя, ни решимости, ни конструктива. Только страх и боль. Они топчутся в нем, как с гнойной занозой, и не могут вырваться из капкана жертвы. Это презираемое, страшное место, из которого мы однажды вырвались, – они напоминают нам о нем. О боли, уязвимости, об одиночестве. И мы не хотим знать, не хотим видеть и слышать, мы хотим активную позицию, решимость. А они почему-то там, застряли в чувстве боли и обиды.
Но нельзя заставить не чувствовать боль и обиду, ни кого-то, ни себя. Можно не чувствовать вообще. Забыться в алкоголе или презрении к тем, кто чувствует, кто еще не дошел, не вырос, не повзрослел, не простил. Кто только в начале пути, который мы уже с гордостью прошли.
Чтобы получилась бабочка, ей нужно побыть гусеницей, ей нужно окуклиться. Когда у тебя за спиной крылья, так легко презрительно отпускать про «рожденных ползать». Ну вот ползешь ты, ну вот сидишь тупо и ноешь – и че теперь?
А теперь уважать путь тех, кто еще в коконе и пока не умеет думать про крылья.
Почему они жадничают?
В нашем доме замков нет. Кроме как на входной двери. Замков нет на дверях спален, ванных, туалетов, на ящиках столов и тумбочек. Изначально причиной этому было нежелание высаживать дверь в случае, если трехлетний ребенок внезапно запрется. Но дети выросли, а замки так и не появились.
Гости иногда нервничают, не имея возможности запереться в туалете. «Не переживайте, у нас все знают, что в закрытую дверь входить нельзя». Отсутствие замков приучило нас замечать проведенную дверью границу. Отсутствие замков приучило нас стучаться и спрашивать: «Можно зайти?» Отсутствие замков наградило нас уверенностью, что, если просто закрыть дверь, никто не войдет без спроса. Что не нужно запираться.
Сейчас много пишут о границах. Мы выросли в культуре, где права на личное не было: только ленивый не лез посмотреть, а как же живет сосед; в культуре товарищеского суда и нижнего белья на веревках во дворе, прочитанных дневников и полных любопытства бестактных вопросов «Чего не замужем?» и «Когда второго?». И теперь нам трудно не защищаться агрессивно, обретая эти самые границы. «Не ваше дело!», «Вас никто не спрашивает!», «Засунь свой совет себе подальше!» – мы вынужденно врезаем замки, чтобы, подолбив в закрытую дверь и проорав в замочную скважину неприятные напутствия, агрессоры отступили.
Для меня было важно эти границы начертить до того, как ребенок взбунтуется против вторжения. И я чертила.
Чутко ловила этот особенный взгляд, когда ребенок чем-то увлечен и тут вхожу я. В его глазах отражалось мое вторжение, и мама спрашивала: «Я тебе мешаю? Ты хочешь сама? Мне уйти?» И когда ребенок кивал, я уходила.
Останавливала брата, когда сестра кричала: «Я хочу одна играть!» – и защищала ее границы. «Она сейчас хочет побыть одна. Не трогай ее». Не убеждала ее поиграть с братом, не обвиняла: «Что ты его выгоняешь?» Не заставляла: «Возьми его в игру, видишь, он хочет с тобой», – а защищала ее нежелание быть с кем-то.
Я стучала в закрытую дверь, спрашивала: «Можно к тебе?» Я не лезла в телефоны, дневники, ящики стола. Я спрашивала: «Можно я возьму твою вещь?» Я не говорила: «Нужно делиться», – я говорила: «Она сейчас не хочет делиться, не лезь к ней». Я спрашивала: «Ты будешь доедать курицу? Данила хочет ее доесть». И если я слышала «нет», я говорила: «Данила, Тесса не хочет давать тебе курицу».
И никто в этом не был виноват. Даже если она так и не доест. Потому что граница – это закон. Ее не нужно оправдывать, ее достаточно обозначить.
Моим детям не надо запираться и прятать, к ним и так никто не вломится.
Если в детстве наше личное пространство не оберегали, у нас нет опыта, как оберегать чужое. Тем тяжелее это делать с детьми, которые, по сути, вообще недееспособны, неблагонадежны, практически твоя собственность, и границ не знают и не имеют. Именно поэтому так важно границы устанавливать не только со стороны взрослых, но и со стороны детей, даже если ребенок сам их пока не чувствует и не осознает.
Рано или поздно ему предстоит их найти и прочувствовать. И это может случиться лет в 13, после выволочки за прочитанное в дневнике, когда он переживет унижение и бессилие, начнет прятать дневник и решит для себя, что не впустит вас в свою жизнь. Можно лезть до тех пор, пока для него это станет невыносимо и он не закроется и не повесит замки.
А можно поставить границы гораздо раньше, остановившись сам. Показывая этим: здесь твоя граница. Я ее знаю и уважаю. Она незримая, но я, взрослый, о ней знаю и именно поэтому не иду дальше. Создав у ребенка ощущение, что вокруг есть неприкосновенное, куда не лезут, не ломятся, и это – личное пространство, и это – нормально, безопасно.
Когда в тебя никто не стреляет, не нужно отстреливаться.