Женщина с Марса. Искусство жить собой

Популяризация психологии сделала общеизвестными нейропсихологические особенности формирования детского мозга, теорию привязанности, теорию поэтапного формирования и ближнего круга, активное слушание, и т. д. и т. п. Но большинство из нас не были воспитаны с этим фоновым знанием. Никто не боялся подавить наши исследовательские инстинкты, нарушить привязанность, убить мотивацию, создать невроз, задавить самооценку. А мы теперь все это знаем, и знаем про собственную самооценку, про неврозы, мотивацию, страхи, и хотим как лучше.

Вот поэтому я работаю «немножко психологом» для своих детей. Из-за хора бабушек в голове. Я работаю, когда говорю: «Малыш, посмотри на меня, ты устал сейчас и раскричался от усталости, тебе просто пора спать» – вместо: «Хватит орать, марш в свою комнату». Когда говорю: «Ой, как жалко, ты так старалась» – вместо: «А я же тебе сто раз говорила!»; когда говорю: «Иди поцелую коленку, ничего, попробуй еще, я помогу» – вместо: «А что ты хотел, лазишь где попало».

Все мои несказанные «Пошел отсюда, паршивец!», «Тебе это совершенно не идет», «Господи, какая чушь!», «Хватит хныкать, как девчонка», «Ой, нашел чего бояться, позорище», «Пока не сделаешь, я с тобой не разговариваю», все битвы с четырехлетними упрямцами, в которые я нашла в себе силы не вступать, вся эта ежедневная работа – понять свою бурю, понять свои детские эмоции, дать им быть, но все же поступить правильно, слыша их бесконечным фоном, не врать себе, не подавлять, но поступить правильно, – это труд.

Просто подавлять свои порывы и программы – путь в никуда. Если делать вид, что все миленько, когда внутри ненавидишь, – ребенок почувствует это и будет давить дальше.

Раньше я просто не сдерживалась и вываливала на ребенка «Как ты мне надоел!» – потом отходила и через полчаса обнимала искренне.

Потом я научилась подтормаживать, выдыхать, выходить и выплескивать «Как ты мне надоел!» в многозначительном вздохе или битье головой о стену – а потом возвращаться через пять минут и обнимать искренне.

Потом я научилась делать это, не выходя и громко не вздыхая. Просто мысленно произнеся: «Как ты мне надоел!» – и уже через минуту искренне обнимая.

А теперь я могу делать это параллельно. Одновременно где-то в одном отделе идет выплеск: «Как ты мне надоел!», и почти тут же возникает желание искренне обнять.

Мне не нужно подавлять исковерканную маму, чтобы изобразить понимающую. Они обе – я. Они сожительствуют. Огромным ресурсом для меня стало именно принятие в себе мамы исковерканной, неидеальной, понимание, что себя мне не переделать. Тогда эта исковерканность перестала пытаться прорваться в узкие щели, она всегда со мной, там внутри, серой тенью, и ничего страшного.

Мне хочется надеяться, что хор в голове моей дочери будет говорить что-то иное. Что ей не придется разделять автоматическое и правильное. Что она просто сможет со своими детьми жить, не думая, не борясь с собой, не работая. Жалеть, не подавляя желания высмеять; принимать, не подавляя желания отвергнуть; обнимать, не желая внутри оттолкнуть.

Это работа на всю жизнь. Она постепенно становится легче, как становится легче тренированному телу.

Слом шаблона – бесконечный труд, неоцененный. Чего мне стоило НЕ поступить так, как требует привычный шаблон, не сможет понять моя дочь. У нее уже есть привычка подойти и обнять, когда я ругаюсь. У меня ее нет. У меня есть труд подойти и обнять, когда ругается она.

Но у меня не получается так!

И у меня так часто не получается.

Не всегда понятно, почему ребенок упирается и бесит бессмысленностью требований и категоричностью отказа.

Я помню эти сводившие меня с ума малышовые задвиги: «На туфле недостаточно туго затянут ремешок» (а там уже нога синеет); «волосы мешают» (а на голове уже десятки заколок). Часы были потрачены на терпеливые попытки достаточно затянуть ремешок и заколоть сотую заколку. Часы – на попытку выйти из дома. Часы – на поиски носков нужного цвета. А что скрывается за этими непременно «зелеными носочками»? Со временем понимаешь, что это могло быть нежелание выходить из дома, страх перед детским садом или просто детский страх расставания. Но когда дети упирались в бессмысленный для меня затык, затягивая выход из дома на часы, я вспоминала, что любое «бессмысленное» всегда имеет глубочайший смысл. Это красный флажок, знак, что там много эмоций. И нужно попробовать терпеливо и ласково проходить через эту бессмысленность, принимая ее и создавая вокруг нее спокойствие. Я не знаю, что у тебя болит, но я вижу, что болит.

Я не понимаю тебя, но я буду обращаться с тобой бережно.