В нашей культуре базовое уважение – нечеткая концепция. Мы легко понимаем, что значит любить, ненавидеть, терпеть, презирать, но уважать, как высказалась моя оппонент, «можно только того, кто умнее, потому что уважение значит преклонение».
Но уважение – не преклонение. Это принятие границ, пути и выбора другого, даже если они тебе совершенно не близки. Это некое внутреннее решение не впускать эмоции и оценки в то, как ты ведешь себя по отношению к другому; это право другого на «быть» так, как ему видится.
Это очень сложно, потому что, если мы беремся уважать, скажем, ребенка, нам придется принять неожиданные факты: например, что он с нами может быть не согласен. И что мы для него не авторитет. И что он имеет собственное мнение. И не хочет заниматься музыкой. И не готов читать стишок, стоя на стульчике, по требованию. И ссорится с нами – да, прямо вот в лицо говорит неприятное и топает ногой! Надо как-то принять то, что нельзя наорать в лицо: «А-ну – что-я-сказала!» – и искать другие способы, и они могут не дать результат, и ты останешься с этим, и все равно нельзя наорать. Мне нельзя.
Уважение вынуждает нас бесконечно обнаруживать тщетность попыток вершить чужую жизнь и жить с этой тщетностью в обнимку.
Когда мы унижаем, отбирая у другого достоинство, мы теряем его сами.
Когда мы поддерживаем, давая любовь и внимание, мы обретаем любовь и внимание.
Если мы не уважаем ребенка (или взрослого), мы теряем уважение к себе. И чем больше мы дарим уважение, тем больше его у нас и тем больше у ребенка, и наоборот.
Поступая, как человек, каким мы бы хотели быть, мы становимся как раз тем, кем мы хотим быть.
Мне часто хочется отменить, отобрать, наорать. Но я спрашиваю себя: «Разве это поступок уважения и доверия?» И я знаю ответ. Страшно, насколько легко и эффективно можно ломать, крушить и строить под себя детей, не утруждаясь уважением. Но нужно утрудиться. Нужно усложнить себе жизнь и не ломать, хотя это легко, эффективно и почти безнаказанно. Но надо остановиться и сделать по-сложному. Правильно.
Достаточно одного маленького шага в нужную сторону: извиниться, когда этого делать не хочется. Не уйти в шантаж, когда это так удобно. Так рождается уважение. Так я смогу смотреть себе в глаза и уважать себя.
Я принимаю их чувства
В нашей культуре эмпатия – вещь непривычная и новая. Вот катят годовасика в коляске через дорогу, а ему не нравится, и английская мама не задумываясь говорит: «Ohh I know I'm so sorry baby it must be awful to sit like that, sorry you have to do it» («Ой, как я понимаю тебя, малыш, это ужасно, что тебе приходится это терпеть, мне так жаль»). От русскоязычной мамы такое не часто услышишь. Мы не можем признать вслух, что ребенку сейчас с нами ужасно. Мы скорее постараемся отвлечь, развлечь и объяснить: «Ничего, зато как весело», «Смотри, птичка полетела», «Ну хватит, мы сейчас уже приедем», «Кто тут так громко плачет?»
Но я не осуждаю, я сама эмпатию учила по слогам. И глубоко верю, что это тренируемый навык.
Физиологическая способность к эмпатии есть у человека от природы; но умение понимать, облекать в слова и выражать свои чувства – это навык. Чем больше мы способны понимать свои чувства, тем больше мы способны понимать чувства других.
Проявлять эмпатию – непростое и небыстрое умение, приходящее постепенно. Маленькие дети не умеют и не должны уметь этого делать. В раннем возрасте они идентифицируют себя с чужим выражением чувств (замечали, как они почти механически повторяют смех или плач там, где им может быть не очень-то смешно и не очень-то грустно?) и учатся. Когда мы говорим трехлетке: «Иди пожалей маму», – и он подходит и «жалеет», он не жалеет. Он повторяет то, что должно следовать за командой «пожалеть». Подойти, обнять, погладить, сказать: «Ты самая лучшая мамачка я тебя очинь лублу». У него есть инструмент, но нет эмпатии. Она созреет гораздо позже, и созреет она не из выученных ритуалов, а из понимания его собственных чувств. А оно, в свою очередь, родится из эмпатии родителя. Из его слов: «Ты обижен», «Ты сейчас ненавидишь своего брата», «Ты жутко злишься и чувствуешь вину».
Но это естественное развитие можно остановить – убить развитие эмпатии.
Например, если запретить выражение чувств. Запретить под угрозой отъема любви, самого ценного для ребенка. «Не сметь так говорить про брата», «Прекрати плакать, что ты как маленький, как не стыдно».