Женщина с той стороны

— Да…у меня несколько неожиданная просьба. Ваша племянница, Тирена, тоскует большую часть дня. Тем же занята и я. Не позволите ли вы проводить ей со мной часть своего времени? Она могла бы научить меня читать.

— Читать? Я даже не думал об этом. Сегодня же поговорю с сестрой, не думаю, что она будет против.

Так я заполучила Тирену. О, этот ребёнок чудесен. Она скрашивает мой досуг, вообще моё время. Поначалу она приходила лишь на четверть часа, и сопровождала её злобного вида гувернантка. Затем стала задерживаться на дольше и прибегать одна. Днём, по императорской части дворца, которая хорошо охранялась, ей разрешали ходить без сопровождения. Я брала для неё книги в библиотеке, она учила меня читать. Поначалу дело давалось мне непросто, но затем пошло ходко. Мне не очень нравился местный стиль написания художественной литературы, но вскоре я привыкла. Листая жёлтые от старости страницы тяжёлых книг, многие из которых были написаны вручную, я, наконец, глубже познакомилась с этим миром. Доселе я видела лишь дорогу, горы да дворец. Неделя пролетала за неделей. Я давно не видела таких суровых морозов в своём родном мире, да и тут они, похоже, были в диковинку. Жизнь словно замерла, все берегли тепло, стараясь не делать резких и главное лишних движений. Одним таким морозным утром я нежилась в постели, не спеша вставать. Большая часть наших окон была закрыта на ставни, но одно я запирать запретила, я не желала жить в тёмной норе. В не зашторенное окно дерзко рвалось солнце. У моих ног, обложившись книгами, бумагами и грифельными карандашами, сидела Тирена. Мы записывали истории из моего мира. Я диктовала Тома Сойера, что могла вспомнить. Богато приукрашивала от себя, Тирена покатывалась со смеху. Потом обещалась отпечатать книжку в дворцовой типографии, единственному ребёнку императорской семьи не должны были отказать. И тогда я почувствовала. Лёгкое, словно бабочка порхнула, движение. В моём животе. Я охнула и прижала ладонь к животу. Снаружи ещё ничего не чувствовалось.

— Малыш? — догадалась Тирена. — У мамы тоже бывало так и ерзал в животе братишка, мне нравилось прикасаться.

— Брат? У тебя брат есть?

— Нет, — она покачала головой. — Умер, слабенький был.

Наверное, именно в этот момент я и осознала в полной мере, что беременна. Опустила на пол отекшие немного ноги, подошла к зеркалу. Если оно не врало, то я нисколько не изменилась. Однако внутри меня зрел маленький император. И с этого момента моя беременность усложнилась. Словно само осознание факта давило на меня. Меня стало тошнить, причём, не только по утрам. Ноги отекли ещё сильнее, я с трудом ходила. Отгремели морозы, за ними пошли метели. Если бы не Тирена, я всегда буду ей благодарна, я бы просто зачахла этой зимой. Раз в неделю приходил император. Справлялся о моём здоровье, спрашивал, есть ли у меня просьбы. Совсем изредка заглядывали Аглая и Беатрис. Разговоры с ними не приносили никакого удовольствия, а их подарки я даже не рассматривала. Не было сил. Все мои силы сейчас уходили на то, чтобы существовать, и терпеть возле себя я могла лишь Тирену и Анну. Мой живот заметно округлился, хотя по всем срокам было рано. Я начала бояться, что ношу императорскую двойню, эта мысль ввергала меня в ужас. И попросила Анну вызвать Ханну, хотя, как оказалось, во дворце её не жаловали, и императорской семье такие гости могли не понравиться.

— Как ты, детка? — спросила она, скидывая шубу в гостиной. Мех шубы был покрыт снежной коркой, Анна, покачав головой, отправилась его выбивать.

— Плохо, мне совсем плохо, — я чувствовала, как слёзы подкатывают к глазам. — Вы посмотрите, мои ноги, как столбы. Почему у меня такой большой живот? Я боюсь, что там двойня. Беременности и пяти месяцев нет. У меня такие судороги в ногах, что я хожу с трудом.

Она коснулась моего обнажённого живота холодными пальцами, по коже побежали мурашки, я вздрогнула. Посмотрела мои ноги, лицо.

— Нет, один у тебя ребёнок. Двойню я бы почувствовала, мои пальцы уже шестьдесят лет животы беременным мнут. Но в тебе слишком много воды девочка, она словно копится и не может найти себе выхода.

— И как мне быть?

— Ничего соленого и жирного. На ночь тёплое молоко. Много не пей, даже если хочется. Спи на боку, а когда сидишь, ножки чуть вверх. Отвар я тебе дам, воду гнать, но много его пить нельзя. Как чуть теплее станет, каждый день гулять.

— А поможет?

— А у нас выход есть? Нам императора надо рожать, значит, родим. И, Зоя, — она приподняла моё лицо скрюченными пальцами. — Ты полюби ребёнка внутри себя. Он — твоя плоть и кровь, он неповинен в том, что с тобой случилось. Он беспомощен.

— Я и так делаю все что… — старуха меня перебила.

— Ты не делай, девочка. Ты люби. И сразу станет легче, и тело твоё примет дитя.

И ушла. Легко сказать, полюби! Нет, я не желала вреда младенцу. Я хотела, чтоб он родился здоровым и сильным, несмотря ни на что. Но любить…пока я чувствовала лишь вечную усталость и жажду, а пить мне много нельзя.