Женщина справа

Может быть, я вел себя слишком резко, но Лора Гамильтон напрасно скрыла это происшествие: полиции следовало бы заняться поисками того, кто отправил букет, – если, конечно, предположить, что департамент полиции Лос-Анджелеса когда-нибудь действительно хотел отыскать этого человека.

– В пятницу вы потом виделись с моей матерью?

Лора утвердительно кивнула.

– В тот день Элизабет мало снималась. Она должна была появиться только в сцене, где бродит по пустому дому, ожидая своего мужа… то есть по фильму мужа Вивиан. Так как Харрис запланировал только общие планы, сеанс грима был быстрым. Харрис был в очень плохом настроении, без вдохновения, со вчерашнего дня его все раздражало. Он не представлял себе, каким образом за все это браться. Все время он только и делал, что устраивал разносы съемочной группе, утверждал, что все мешают ему собраться с мыслями. Все воображали себе, что, войдя на студию, Харрис уже держал в голове четкий план, но он был из тех, кто руководствуется интуицией, и чаще всего предпочитал импровизировать. Целые часы могло ничего не происходить. Учитывая царящее там напряжение, я почти не говорила с Элизабет. Об этом я потом жалела всю жизнь… потому что я не смогла объяснить странную сцену, которая разыгралась в гримерке. Днем, около трех, я приехала из Сан-Фернандо; так как Харрис, судя по всему, не решился на съемку ни общего, ни крупного плана, поправлять грим никому было не надо и во мне не нуждались. Твоя мать сидела на кушетке в центре декорации, вокруг нее суетилась куча рабочих съемочной площадки… Никогда не забуду это зрелище. Это был последний раз, когда я ее видела.

Последовало долгое молчание. Я легко представлял себе эту сцену: моя мать терпеливо ждет посреди суеты на съемочной площадке, с тем же отсутствующим видом, как на той фотографии.

– Пойдем со мной, – сказала наконец Лора, поднимаясь с места. – Мне хотелось бы что-то тебе показать.

Мы прошли в гостиную – кокетливо украшенную, но перегруженную старыми вещами, некоторые из которых, судя по всему, имели большую ценность. Я посмотрел на фотографии, расставленные посреди каминной полки. На одной из них – старой, черно-белой, был молодой мужчина на велосипеде.

– Это ваш муж?

– Нет, это мой брат Уоррен. Он умер… как и все, кто мне был дорог.

Это признание опечалило меня. По какому праву я пришел ворошить воспоминания этой женщины? Я сидел на кушетке, пока она рылась в большом шкафу, украшенном ажурной резьбой.

– А, вот он!

Она подсела ко мне, держа в руках объемистый альбом, который принялась перелистывать.

– Смотри, это единственное фото, где мы сняты вместе.

Это оказалась маленькая фотография с зазубренными краями. Лора и моя мать позировали фотографу стоя перед строением, напоминающим ангар. Их лицам не хватало четкости, как если бы фокусировка была выставлена не совсем правильно. На этом снимке их можно было принять за сестер.

– Когда вас сфотографировали?

– Должно быть, в первую неделю съемок. Мы вышли из студии, чтобы выкурить по сигарете. Снимали моей Leica, которую я купила себе с первой зарплаты. Мимо проходил рабочий съемочной площадки, вот я и попросила его нас «обессмертить».

Это последнее слово она произнесла с ностальгической ноткой в голосе.

Мы продолжили говорить, сидя рядом в теплой старомодной гостиной. Так как Лора, похоже, не имела ничего против экскурса в прошлое, я спросил ее про реквизитора Эдди. Она прекрасно его помнила и доверительно сообщила, что никогда не симпатизировала ему. Она даже описала его как «скрытного парня, один вид которого вызывает беспокойство». Эдди Ковен – она помнила его фамилию – был для нее настоящим хамелеоном: из тех бесцветных людей, присутствия которых не замечаешь, но которые не упускают ни крошки из того, что говорится на студии.

– У вас не сложилось впечатления, что он увивался вокруг моей матери?

Она поколебалась, взвешивая каждое слово, которое собиралась сказать.

– Он был к ней неравнодушен, это очевидно. Мужчины все время смотрели на Элизабет, но он… в его взгляде было что-то опасное.

– Правда, что однажды его застали в ее гримерке?

– Когда это произошло, меня там не было, мне всего лишь рассказали об этом происшествии. Я всегда думала, что Эдди из тех, кто любит подглядывать или что-то в таком роде. Никто так и не узнал, зачем он туда вошел. Инцидент очень быстро закрыли и не вспоминали.

– Но почему? Его могли, как минимум, выставить!

– Харрис никогда бы от него не избавился, он слишком ценил его работу. Он постоянно жаловался на самые пустячные недочеты в декорации, а у Эдди был талант раздобыть именно то, что ему хотелось.

– А что думала о нем моя мать?

– Твоя мать была со всеми слишком любезна. Она не умела установить границы. В Эдди она видела всего лишь странноватого, но безвредного парня.

– Вы знаете, что полиция несколько дней держала его в участке?

– Помню, на студии только об этом и говорили.

– Что с ним стало?

– Эдди больше не появился. Не знаю, его удалили со съемок или он ушел по собственному желанию. Должна тебе сказать, что никогда и не пыталась это узнать.