Женщина в белом

Упомянув о том, что он не видел Анны Кэтерик и ничего не слышал о ней больше, он вдруг меняет тему и самым неожиданным и таинственным образом намекает на то, что с тех пор, как он вернулся в Лондон, за ним постоянно следят какие-то неизвестные люди. Он признает, что не может доказать этого, выделив из толпы прохожих лица конкретных преследователей, но заявляет, что это странное подозрение беспокоит его теперь днем и ночью. Его слова напугали меня, – похоже, постоянная, навязчивая мысль о Лоре повредила его разум. Я немедленно напишу кое-кому из старых наиболее влиятельных друзей моей матушки в Лондоне и попрошу не обойти вниманием его просьбу. Перемена места и работы действительно могут оказаться спасительными в этот критический момент его жизни.

Я испытала настоящее облегчение, когда сэр Персиваль прислал свои извинения за то, что не сможет позавтракать с нами. Он выпил утром чашку кофе у себя в комнате и все еще занят своей корреспонденцией. В одиннадцать часов, если нам удобно это время, он будет иметь честь явиться к мисс Фэрли и мисс Холкомб.

Пока слуга передавал нам поручение сэра Персиваля, я смотрела на Лору. Утром, войдя в ее комнату, я застала ее необъяснимо тихой и спокойной, в таком же настроении пребывала она и за завтраком. И даже когда мы сидели на диване в ее гостиной, ожидая сэра Персиваля, она по-прежнему сохраняла полное самообладание.

– Не бойся за меня, Мэриан, – вот все, что она сказала. – Я могу забыться только в присутствии такого старого друга, как мистер Гилмор, или моей дорогой сестры, но сумею сдержаться при сэре Персивале Глайде.

Я смотрела на нее и слушала с немым изумлением. Все эти годы, в течение которых мы были так близки друг другу, сила ее характера была скрыта от меня, более того, скрыта от нее самой, пока любовь и страдания не вызвали эту силу к жизни.

Когда часы на камине пробили одиннадцать, сэр Персиваль постучал в дверь и вошел в гостиную. В каждой черте его лица проглядывали едва сдерживаемые волнение и опаска. Сухой кашель беспокоил его больше обычного. Он сел за стол напротив нас. Я внимательно смотрела то на него, то на нее: из них двоих сэр Персиваль выглядел более бледным.

С видимым усилием пытаясь сохранить присущую ему непринужденность в обращении, он произнес несколько ничего не значащих слов. Но голос его дрожал, а в глазах читалась тревога. Должно быть, он и сам чувствовал это, потому что остановился посредине фразы и больше не пытался скрыть собственное замешательство.

Прошла целая минута мертвого молчания, прежде чем Лора обратилась к сэру Персивалю.

– Я хочу поговорить с вами, сэр Персиваль, – наконец сказала она, – о деле, которое одинаково важно для нас обоих. Моя сестра тут, поскольку ее присутствие помогает мне и придает уверенности. Она не подсказала мне ни единого слова из того, что я хочу сообщить вам. Я выскажу только свои собственные мысли, а не ее. Уверена, что вы будете добры и поймете меня.

Сэр Персиваль поклонился. До сих пор ей удавалось оставаться внешне совершенно спокойной. Она взглянула на него, он – на нее. Казалось, они уже в самом начале вознамерились понять друг друга до конца.

– От Мэриан я слышала, – продолжала Лора, – что стоит мне только обратиться к вам с просьбой расторгнуть нашу помолвку, и вы вернете данное мной слово. Вы поступили великодушно, сэр Персиваль, поручив сказать мне это. Выражая благодарность за ваше предложение, я лишь отдаю вам справедливое и, полагаю, отдаю справедливое себе, сообщая вам, что отказываюсь принять его.

Озабоченное лицо сэра Персиваля прояснилось. Однако я видела, как он тихо, но безостановочно постукивает ногой по ковру, и чувствовала, что в душе его беспокойство ничуть не ослабевало.

– Я не забыла, – проговорила Лора, – что вы испрашивали благословения у моего отца, прежде чем удостоили меня честью сделать мне предложение. Возможно, и вы не забыли, что именно я сказала, когда дала вам свое согласие. Я осмелилась сказать вам, что принимаю ваше предложение только под влиянием и по совету моего отца. Я послушалась отца, потому что всегда видела в нем надежнейшего из советников и наилучшего и нежнейшего из всех покровителей и друзей. Теперь я лишилась его, и все, что мне осталось, – любить память о нем, однако моя вера в дорогого покойного друга осталась непоколебимой. Я по-прежнему верю, так же искренне, как верила всегда, что он знал, как лучше устроить мою судьбу, и что его надежды и мечты должны стать моими надеждами и мечтами.

В первый раз ее голос дрогнул. Ее неугомонные пальцы нащупали и немедленно ухватились за мою руку. На минуту в комнате повисло молчание, которое прервал сэр Персиваль:

– Могу ли я спросить, оказался ли я в чем-нибудь недостойным доверия, обладать которым было для меня до сих пор величайшей честью и величайшим счастьем?