Началась поистине кошмарная погоня. Я легко оторвался от стариков, и даже когда к охоте присоединились бандиты помоложе и несколько женщин, мне не составило труда сохранить выигранное преимущество. Но я не знал дороги и не мог ориентироваться даже по полосе заката на небе — она осталась у меня за спиной. Когда-то я слышал, что преследуемый, если рассудок не подсказывает ему иного, всегда поворачивает налево, и теперь убедился в истинности этого факта; об этом, полагаю, знали и мои преследователи, в которых звериного было куда больше, чем человеческого, и хитрость и инстинкт открыли им множество подобных секретов: совершив быстрый рывок, после которого намеревался немного перевести дух, я внезапно заметил, как две или три тёмные фигуры, до этого двигавшиеся мне навстречу, спешно свернули направо и скрылись за мусорной кучей.
Вокруг меня плели настоящую паутину! Но с мыслью о новой угрозе пробудились и скрытые доселе силы, надежда гонимых, и я стремительно нырнул в правый от меня поворот. Пробежав в этом направлении около сотни ярдов, а затем снова свернув налево, я почувствовал, что сумел, во всяком случае, избежать опасности быть окружённым.
Но не уйти от погони — до меня доносился топот, мерный, упрямый, безжалостный, раздававшийся в мрачной тишине.
В сгустившейся тьме горы хлама казались будто бы меньше, чем днём, и в то же время с приближением ночи выглядели всё более и более внушительно. Я изрядно оторвался от преследователей, а потому решил осмотреться и устремился вверх по склону выросшей передо мною насыпи.
Благодарение небесам! Я подобрался вплотную к границе этой преисподней из гор мусора. Вдалеке позади меня красными огнями светился Париж, а над ним в тусклом сиянии вздымался Монмартр, и тут и там сверкали, точно звёзды, особенно яркие огни.
Обрадованный приливом сил, я преодолел оставшиеся невысокие холмы и оказался на ровной земле за пределами свалки. Даже здесь, однако, места были отнюдь не дружелюбные. Всё вокруг выглядело тёмным и зловещим — несомненно, я попал на один из тех сырых низменных пустырей, какие встречаются порой в окрестностях крупных городов. Это унылые, заброшенные участки, где не найти ничего, кроме скопления отходов и шлака, а почва настолько скудна, что не привлекает даже самых отчаявшихся захватчиков земли. Глаза мои уже привыкли к вечерней мгле, а тени отвратительных гор мусора остались позади, так что теперь я видел всё гораздо отчётливее, чем ещё парой минут раньше. Возможно, конечно, что это свет Парижа отражался в небе и достигал пустыря, пусть их и разделяли несколько миль мусорных куч. Как бы там ни было, я видел достаточно хорошо, чтобы оценить местность хотя бы на некотором расстоянии от меня.
Передо мною простирался казавшийся совершенно плоским тоскливый пустырь, тут и там поблескивали лужи застоявшейся воды. Справа, словно бы вдалеке, возвышался окружённый маленьким скоплением рассеянных огней силуэт Форта Монруж, а слева в тёмной дали отсветы редких окон, отражавшиеся в небе, выдавали расположение района Бисетр. Мгновенно пришедшая мысль побудила меня свернуть направо и попытаться выйти к форту. То направление обещало хотя бы какую-то безопасность, и я мог вскоре оказаться на каком-нибудь из известных мне перекрёстков. Где-то недалеко должна была проходить важная дорога, соединявшая в цепь расположенные вокруг города крепости.
Затем я обернулся. Несколько мрачных фигур, чётко выделяясь на фоне парижского горизонта, перебирались через холмы, ещё несколько показались справа, между мною и выбранным пунктом назначения. Они, без сомнений, намеренно отрезали этот путь, и возможностей у меня оставалось немного: или бежать вперёд, или повернуть налево. Пригнувшись к земле, чтобы использовать линию горизонта как линию обзора, я пристально всмотрелся в местность слева, но не обнаружил там признаков присутствия врагов. Мне пришло в голову, что если они не потрудились перекрыть этот путь раньше и не пытаются сделать этого сейчас, то направление само по себе таит для меня опасность. Итак, я принял решение бежать прямо.