Женщина в черном и другие мистические истории

Во время этой скачки одна вынула из ушей бирюзовые серьги, другая стянула с пальца грубо сработанный перстень с сердоликом, а третья вытащила из копны растрепанных, мокрых от дождя волос бронзовую стрелу. В ушах у меня стоял несмолкающий шум — смесь женской трескотни, где на несколько английских слов приходилась добрая сотня тибетских, собачьего лая, смеха и сопения моих запыхавшихся бегунов.

В конце концов я купил у одной из женщин перстень, причем, поскольку из-за резкого уклона рикша ни на минуту не могла остановиться, сделка совершилась следующим образом: тибетка на бегу бросила мне перстень, а я ей — деньги.

Две женщины отстали, но третья под оглушительный лай собак продолжала бежать рядом с моей повозкой, потрясая в воздухе бронзовой стрелой. Мои рикши начали над ней подсмеиваться, а она яростно отругивалась в ответ. Поскольку шпилька для волос не вызвала у меня интереса, тибетка нырнула рукой в складки своего мешковатого плаща и извлекла оттуда серебряную цепочку, которая, впрочем, также не пришлась мне по вкусу. Но когда она тряхнула в воздухе цепочкой, у нее из пальцев вылетел и упал мне на колени бронзовый амулет.

Взглянув на него, я увидел, что это миниатюрное изображение какого-то божества, размерами не больше, чем фаланга пальца: две угловатые, примитивно исполненные человеческие фигурки — обнаженный мужчина, на которого взбиралась нагая женщина.

Я зажал амулет в ладони, а вторую руку опустил в кармашек, где ношу обычно деньги на расходы, и бросил женщине несколько крупных монет. Она взглянула на меня с изумлением, однако проворно схватила деньги и остановилась. Мы как раз приблизились к повороту, и я, уже издалека, увидел женщину, неподвижно стоявшую посреди своры лающих псов. Она качала головой, словно никак не могла понять, за что получила деньги. Потом зажала шпильку зубами, а монеты завязала в желтый полотняный лоскуток, где раньше, вероятно, лежали серебряная цепочка и амулет.

Вскоре я позабыл об этом происшествии — ведь в мире, окружающем путешественника, каждую минуту происходит столько нового! Помню только, что когда полчаса спустя рассматривал в гостинице амулет, в памяти у меня всплыла не эта женщина, но две других, оставшихся на дороге, щеки которых были вымазаны чем-то красным. Тогда я спросил у одного из понимавших по-английски тибетских торговцев мехами, расположившихся в холле со своими товарами, чем местные женщины натирают лицо. И он объяснил мне, что это кровь вола, но ею покрывают щеки только вдовы, причем лишь те, кто желает дать понять мужчинам, что не против заключить новый брак.

И вот, пока мы беседовали, прозвучал гонг, напоминающий гостям отеля, что настало время переодеваться к обеду, который будет подан в семь, — ибо даже здесь, на вершине Гималаев, господа выступали по вечерам во фраках или смокингах, а дамы в изысканных, декольтированных туалетах, причесанные так, словно собрались на премьеру в оперу.

Итак, я отправился к себе в номер, где бой как раз растопил камин и орудовал в ванной, наполняя ванну водой.

Ванная имела отдельный выход на тянущуюся вдоль тыльной стены здания галерею. Как только все было готово, тибетец, уронив свое обычное «All right, sir», выскользнул туда.

Но не успел я пройти в ванную и сделать пару гимнастических упражнений, как ощутил спиной ледяное дуновение, как если бы кто-то распахнул дверь на галерею. Я крикнул по-английски: «Закройте дверь!» и, чтобы спрятаться от холода, нырнул по шею в горячую воду. Сквозь облако пара я различил чью-то смутную тень и спросил: «Кто здесь?»

Из комнаты в ванную просачивались лишь слабые отблески пылавшего в камине огня, и я с изумлением обнаружил, что маленькая лампочка, которую коридорный оставил на подоконнике, погасла.

Так как на мой дважды повторенный вопрос не последовало никакого ответа, я вынырнул из воды — и в ту же секунду снова ощутил холодное дуновение от двери, которую опять открыли. Однако привидевшаяся мне тень бесследно исчезла. Мне показалось, что это была женщина.

Я выбрался из ванны раньше обычного, закутался в купальный халат, зажег свет в спальне и вновь огляделся по сторонам, но никого не обнаружил. Тогда я оделся и позвонил коридорному, чтобы выяснить, не впускал ли он кого-нибудь, пока я купался.

Но он лишь отрицательно покачал головой.

Я постарался выбросить это происшествие из головы, однако, прежде чем лечь в постель, тщательно запер все двери.

Потом я внимательно осмотрел амулет и, судя по тому, насколько потертым оказался шнурок, на котором он висел, пришел к заключению, что он уже на протяжении многих поколений украшал шеи разных людей и покоился у них на груди: не одна человеческая жизнь должна миновать, прежде чем перетрется такая прочная кожа.