Женщина в древнем мире

Греческий философ Платон, рисуя картину идеального государства, пишет довольно странную вещь: «Матери здесь кормят грудью, но не своих собственных детей». дабы «не возникало тесной эмоциональной привязанности». Лишь в таком случае дети, вырастая, смогут ощущать себя братьями и сестрами, старшие же будут отцами и матерями для всех; лишь таким путем может возникнуть великое сообщество, а государство станет одной большой семьей. В одной из позднейших работ Платон сам себя поправляет. Несомненно, многие указали ему, что между женщиной и ребенком, которого она вскармливает, даже если он не ее собственный, возникает на всю жизнь глубокая связь, «молочное родство».

Кормилица Одиссея Эвриклея первой узнала своего любимца, вернувшегося после двадцатилетнего отсутствия, во время мытья ног по крохотному шраму (с рисунка на вазе из Этрурии. Национальный музей. Неаполь)

Добросердечные женщины, вышедшие из народных низов и «замещавшие» мать ребенку, продолжали заботиться о своих питомцах на всех стадиях жизни; обладая «здравым смыслом», они часто давали им советы и оказывали помощь. Гомер обессмертил кормилицу Одиссея Эвриклею. Она хранит непоколебимую верность не только своему царственному питомцу во время его долгого отсутствия, но и его супруге Пенелопе. Когда герой после двадцатилетних странствий («Я скитался от страдания к страданию». — говорит Одиссей) наконец возвратился на Итаку — в обличье нищего, одевшись в лохмотья, неузнаваемо измененный возрастом. — именно Эвриклея первой узнала его по крохотному шраму на ноге. Какую дивную сцену рисует Гомер! Ни жена, ни мать, никто из множества слуг не узнают вернувшегося — одна только кормилица да еще собака.

Особенно много значила кормилица для повзрослевших девушек: она была им старшей подругой, способной дать добрый совет, не всегда, впрочем, добрый. Иногда кормилицы удостаивались культового почитания. Ревекка, племенная родоначальница евреев, посадила на могиле своей кормилицы-ханаанеянки Деборы культовое дерево, которое в Библии названо «дубом плача», и поныне «почитаемым в Вефиле» (Беершебе).

2. ЮНОСТЬ

Первый период жизни

Древние евреи выделяли в жизни женщины несколько периодов: до конца третьего года жизни ее называли «йонекет» (грудной ребенок), до восьмого года — «наа-ра» (ребенок), до двенадцатого — «бетула» (девушка), а затем — «богерет» (взрослая, достигшая зрелости). В Греции городские девушки тоже, как и у евреев, росли в обособленных женских покоях. Только греки различали не четыре периода в ее жизни, а три: девушка — «кора» (еще недееспособная), женщина — «гине» (рождающая) и «хера» (вдова или одинокая).

Первому периоду жизни прежде вообще не уделяли никакого внимания, но благодаря З. Фрейду мы знаем, что самые ранние детские впечатления с их травмами и снами сознательно или неосознанно продолжают существовать в человеке в виде комплексов страхов и желаний, определяя его развитие и поведение; они держатся в подсознании как воспоминания. Древние считали ребенка маленьким взрослым. Они не подозревали о том, что дети обладают совершенно особым душевным миром, миром особых ощущений, и не имели никакого представления о развитии их воображения и воли.

Дети и тысячи лет назад, как и сегодня, оставались детьми и по характеру мышления, и в своих играх. Археологи нашли в детских погребениях мячи, погремушки. кубики, обручи, кукол, кукольные домики, кукольные коляски и кукольную посуду. Детские игры очень напоминали современные. Как и сейчас, они перетягивали канат, играли в прятки, носили друг друга на спине, кидали мяч и т. д. Навсикая играла на берегу в мяч, когда увидела потерпевшего крушение Одиссея. Многие рисунки на греческих вазах изображают разнообразные детские игры.

Для маленькой девочки кукла — «ребенок», она ее убаюкивает, бранит или нежно с ней разговаривает, точь-в-точь как ее собственная мать с ней самой. И в то же время девочка сама себя представляет «куклой»; она мечтает, играя. Евангелия упоминают младенцев, которые подражают в своих играх взрослым, играя в свадьбу или в погребение.

Мать играет со своим ребенком, который сидит на оригинальном стульчике. Рисунок на краснофигурной вазе около 450 г. до н. э. (музей, Брюссель)