Женщины Девятой улицы. Том 1

Пока дети были маленькими, Мари делала все возможное, чтобы привнести дорогую ее сердцу культуру в их дом. В этом она видела смысл материнства. Мари повесила на стенах большие репродукции картин в красивых рамах: Микеланджело, Рафаэля, Рембрандта, Розы Бонёр, Элизабет Виже-Лебрен. «Я просто росла в этой атмосфере… с раннего возраста предполагая, что… добрую половину художников на Земле составляют женщины», – рассказывала Элен. Мари начала давать детям «роскошные книги по искусству», как только те достаточно окрепли, чтобы их держать[298]. А что же в отношении литературы? «До 16 лет мама была моим главным гидом по чтению», – говорила Элен. Мари не просто давала ей одну книгу того или иного автора. Она приносила дочери все, что этот человек написал. Так Элен могла осознать масштаб его гения и увидеть, как его талант развивался. Диккенс, Шоу, Пруст, Джордж Элиот, Джейн Остин, Шарлотта Бронте. И опять же Элен подчеркивала: ее мать вовсе не ставила перед собой целью знакомить ее с произведениями, написанными женщинами. «Это был просто естественный порядок вещей», – говорила де Кунинг[299]. Когда ей исполнилось пять лет, Мари решила, что дочь готова встретиться с оригинальными произведениями искусства, и повела ее в Метрополитен-музей. «Я помню тот день на удивление живо, – рассказывала Элен. – Атмосфера захватила меня немедленно… но мне даже в голову не приходило, что все это [картины на стенах музея] – дело рук человеческих». Так продолжалось до тех пор, пока мама не попросила Элен, которой в то время было лет семь-восемь, постоять неподвижно на месте, чтобы она могла ее нарисовать. Де Кунинг вспоминала: «Мама меня нарисовала. И, как только она закончила рисунок, который был очень примитивным, мной овладел дух соперничества. Я подумала, что могу нарисовать лучше, чем мама. И, начав, вдруг поняла, что эти мои маленькие рисуночки… [являются частью гораздо большей традиции]»[300].

Мари дала такое образование всем своим детям. Она им не помогала, а бросала вызов. Брат Элен Конрад вспоминал, как однажды их мама объявила: «Мы все должны выучить греческий алфавит»[301]. Когда Конрад достиг нужного возраста, Мари записала его по очереди сначала в лучшую среднюю школу в Нью-Йорке, а потом в худшую. «Она думала, что это станет для него наукой», – рассказывал сын Конрада Чарльз Фрид. (Кстати, повзрослев, Конрад разработал прототип вездесущего ныне штрихкода[302].) Почти каждую неделю Мари возила детей на Манхэттен: посмотреть постановку, сходить в музей или поискать интересные книги в библиотеке. Но Элен она уделяла особое внимание. «Она научила Элен мечтать с размахом. Однажды Мари на такси повезла дочь в Канаду. Она сама была эксцентричной и всячески поощряла эксцентричность в Элен», – рассказывал ее племянник доктор Гай Фрид. Он добавлял, что Мари «была невероятна в передовом и необычном, а вот на кухню у нее времени не оставалось»[303]. Несмотря на хорошую зарплату Чарльза, детям приходилось «клянчить еду»[304]. И, самое плохое, соседи начали замечать, что дети Фридов ходили грязными и растрепанными и выглядели вечно голодными.

Разумеется, в этом районе для среднего класса, с аккуратными домиками, сохнущей на веревках одеждой, запахом свежего печенья в сверкающих чистотой кухнях и обменом рецептами на крыльце, соседи относились к Мари с подозрением. Она явно не вписывалась в их тесный мирок. Ее лицо было густо покрыто белой пудрой. По словам одной из ее подруг, это выглядело так, будто Мари сунула голову в бочку с мукой. На щеки мать Элен наносила яркие румяна. Она обвязывала голову шарфами и носила массивные кольца в ушах. А ведь в то время большинство женщин довольствовалось сдержанными миниатюрными сережками с жемчугом. Браслетов на руках Мари бывало так много, что они доходили до локтей[305]. Эту загадочную и экстравагантную личность часто видели разъезжающей по окрестностям на велосипеде.

И вот однажды, когда Элен было шесть лет, а ее отец находился в городе, на работе, к ним в дом пришла полиция. Они хотели забрать Мари. К ним поступила жалоба на невыполнение родительских обязанностей. По утверждению соседей, малыши выглядели так, будто систематически недоедают. Но Мари отказалась куда-либо идти. Конрад, брат Элен, вспоминал: «Тогда они схватили ее и с криками вытащили из дома». А дети стояли и наблюдали за тем, как Мари пинала полицейских и хваталась за перила в тщетных попытках не позволить им ее увести. «Она не была сумасшедшей, – рассказывала Эрнестина. – Мари была просто абсолютно выведенной из равновесия женщиной, которой не удалось самореализоваться»[306]. Около года мать художницы провела в психиатрической больнице в Квинсе. «Это было одно из учреждений, предназначенных для богатых женщин, которые не подчинялись своим мужьям, – утверждал племянник Элен Гай. – Их свободу якобы “ограничивали ради их же блага”. Но по прошествии времени приходит понимание того, что, возможно, это было неправильно»[307].