Женщины Девятой улицы. Том 1

Элен со своей стороны отлично понимала, что занимает привилегированное положение. Билл и Горки были на редкость великодушны в своем внимании к ней и наставничестве. «Спустя годы я спросила Билла: будь я 17-летним парнем, было бы мне позволено сидеть и вставлять свои пять копеек во все, о чем они говорили? А он ответил: “Шутишь, что ли?”» Художники щедро открыли ей доступ ко всему, что знали сами, и она усердно и охотно впитывала эту информацию[327]. «Их глубокое уважение к своему предмету и знание материалов, постоянное внимание к искусству прошлого и одновременно ко всему происходящему вокруг установили для меня планку понимания искусства на том высоком уровне, какой подобал художнику, – признавалась Элен[328]. – Думаю, я попала прямо к настоящим художникам Америки… Я просто знала: лучше этих парней нет никого»[329]. Общение с двумя мастерами стало для Элен настоящей академией художеств. Однако был еще третий человек, который оказал решающее влияние на них всех, подведя под их творчество теоретическую основу. Его звали Джон Грэм.

Не прекращаются дебаты по поводу того, представляли ли собой художники, которые писали в стиле абстрактного экспрессионизма, единое движение. И часто приходится слышать, что нет, ибо у них не было манифеста, который объединял бы их и направлял бы их творчество. Но в действительности такой программный документ был: эту роль играла книга Джона Грэма «Система и диалектика в искусстве». Она была опубликована в 1937 г., за целое десятилетие до того, как проницательные, но не относящиеся к кругу художников-абстракционистов люди начали замечать, что в культурной сфере Нью-Йорка происходит что-то значимое. Грэм излагал свои идеи кратко, и этим его книга походила на «Манифест Коммунистической партии». Кроме того, он написал свою работу в виде вопросов и ответов. Вначале Грэм спрашивал читателя: что такое искусство? Что такое абстракция? В чем цель искусства?[330]. И отвечал на эти вопросы краткими и элегантными утверждениями, которые со временем стали духовной, эстетической и социальной основой для авангардного американского искусства в решающее первое десятилетие развития этого направления. Первые читатели этой книги, главным образом художники – друзья Грэма, буквально проглотили ее и потом бесконечно, до хрипоты обсуждали. А сам Грэм тем временем стал в Гринвич-Виллидж чуть ли не знаменитым пророком, чьи суждения обо всем, что касалось эстетики, не подвергались сомнению. Грэм в прошлом был кавалерийским офицером русской армии и умел делать сальто-мортале с галопирующей лошади. Он ходил по улицам как истинный аристократ: в пиджаке, выпрямив спину, словно аршин проглотил, с бритой головой и презрительно поднятым подбородком[331]. Ли называла его «безумным, диким и красивым человеком». Однажды Джон заявил ей: «Я был рожден для власти и обучался править»[332]. Но вместо этого он стал художником.

Грэм часто выступал с речами на скамейке на Вашингтон-сквер и в итальянской кондитерской «У Паскуале» на Бликер-стрит. Послушать его собиралась масса людей, в том числе Билл, Элен, Горки, Милтон Резник, а позднее Ли и Поллок[333]. Грэм был истинным наследником русской интеллигенции. Ее представители славились своей отстраненностью от общества задолго до того, как такое отчуждение вошло в моду в конце 1940-х гг. с растущей популярностью французского экзистенциализма. Он любил женщин, вино и искусство. Денег у него не было, несмотря на исключительно аристократическую внешность, и они его совершенно не волновали. Грэм даже говорил своим друзьям-художникам, что не хотел бы относиться к их кругу, если бы они пользовались благосклонностью критиков или были финансово успешными[334]. Нью-йоркские художники считали его, как и Гофмана, повидавшим мир старшим товарищем со связями в великом Париже. Джон действительно знал многих тамошних художников и регулярно ездил во Францию. Там он прощупывал почву, выясняя, что происходит в художественной среде.

Основная идея Грэма состояла не в том, что американские художники должны были стремиться походить на более авторитетных европейских коллег. Напротив, по его мнению, им следовало быть самими собой[335]. Грэм был одним из первых почитателей и защитников современного искусства нью-йоркских художников и скульпторов. Хотел он или нет, но, когда эти мастера начали борьбу за свое место в культурной среде, где никто не признавал и не приветствовал их авангардного творчества, его «Система и диалектика в искусстве» стала для них теоретическим руководством. По его словам, чтобы выжить, художники-авангардисты должны отвергнуть мир, который их презирал. Тогда они будут продвигаться вперед благодаря поддержке тесного сообщества таких же творческих личностей. Но как двигаться и куда? Книга Грэма стала для американских художников чем-то вроде вывески «Вход здесь» над темным дверным проемом.