Женщины Девятой улицы. Том 1

В конце 1942 г. тележурналист CBS[567] Эдвард Мэрроу, которого многие американцы считали самым надежным источником новостей о войне, заявил: «Словосочетание “концентрационный лагерь” устарело. Теперь можно говорить только о лагерях смерти»[568]. Этим утверждением он намеревался положить конец прениям о том, что на самом деле происходило в захваченной Гитлером Европе. Ранее в том же месяце, 2 декабря, полмиллиона человек в Нью-Йорке на 10 минут прекратили работу, чтобы привлечь внимание общественности к массовому убийству двух миллионов евреев[569]. Эту страшную новость впервые обнародовал в конце ноября председатель Всемирного еврейского конгресса и подтвердил Государственный департамент США, но американская пресса ее практически проигнорировала. The New York Times опубликовала эту информацию аж на 10-й странице. Национальные радиостанции вообще не сказали ни слова. Впоследствии решение СМИ не сообщать об ошеломляющем числе погибших часто объясняли сомнениями по поводу «источника». Впрочем, учитывая подтверждение декабрьского сообщения Госдепом, понять подобное замалчивание сложно. После заявления Мэрроу и практически постоянно поступавших новостей о насилии и об убийствах в первые месяцы 1943 г. больше ни у кого не оставалось сомнений в том, что нацистский режим систематически истребляет еврейское население Европы. В марте 1943 г. 75 тысяч человек собрались на крытой спортивной арене Мэдисон-сквер-гарден и вокруг нее, чтобы послушать политических лидеров. Слабые голоса ораторов разносились через громкоговорители по залу и заполненным людьми улицам, осуждая «уничтожение Гитлером евреев»[570].

Восемь дней спустя там же имело место еще более массовое и эмоциональное мероприятие под лозунгом «Мы никогда не умрем». На нем присутствовали 100 тысяч человек, включая судей Верховного суда, министров Кабинета США, 300 конгрессменов, сенаторов, дипломатов и первую леди Элеонору Рузвельт[571]. Буря, свидетелем которой стал тогда Нью-Йорк, готовилась годами. Десять лет назад Гитлер захватил власть и начал преследовать свой народ. Пять лет миновало с того дня, как мир потрясло известие о «Хрустальной ночи». Толпы, собравшиеся на Манхэттене, поклялись никогда не забывать о злодеяниях фашизма. Но многие продолжали игнорировать то, что было невообразимо в силу своей кошмарности. Так делали они по крайней мере до тех пор, пока убийства не прекратились. А потом оправдывали и успокаивали себя, повторяя, словно мантру: «Мы же ничего не знали». Но правда в том, что все им было прекрасно известно.

Война в более широком смысле – та, на которой сражались солдаты и моряки и были задействованы танки, бомбардировщики и корабли, – довольно скоро начала восприниматься большинством как внутренняя, американская реальность[572]. В такой среде патриотизм был не абстрактной концепцией, а безусловным долгом. В официальном мире искусства вряд ли удалось бы найти хоть одну выставку, не затрагивавшую тему войны. Календарь мероприятий Музея современного искусства заполнили выставки военной тематики: «Конкурс плакатов по национальной обороне», «Великобритания в войну», «Обустройство жилья в военное время», «Камуфляж в гражданской обороне»[573]. Но самым ярким и масштабным проявлением патриотизма художников стала выставка «Художники – победе», организованная Метрополитен-музеем в декабре 1942 г. Экспозиция включала 1500 работ «современных» художников. Организаторы мероприятия представляли его как свидетельство силы американского духа и дань уважения военным[574]. Однако художник и писатель Мэнни Фарбер в обзоре выставки в журнале The New Republic заявил, что эти натюрморты, портреты и пейзажи могли быть написаны когда угодно, в любой период. Если экспозиция действительно была посвящена роли искусства в войну, то представленные на ней произведения никоим образом не отражали серьезность момента. Фарбер писал: «Эти люди – художники. Предполагается, что они должны выходить за рамки и преодолевать ограничения нашей культуры. А между тем, по-моему, за представленными на выставке картинами просматривается вполне конкретный страх – боязнь выставить напоказ свои реальные эмоции. Те чувства, о которых трудно говорить вежливо»[575]. После массовых демонстраций, на которых люди требовали правды, и после принятия и признания обществом этой истины выставка «Художники – победе» казалась совершенно неуместной, если не сказать бесчестной. Как, впрочем, и остальные музейные экспозиции военной тематики.