Женщины Девятой улицы. Том 1

Вышеупомянутый Закон о льготах демобилизованным не только пополнил ряды художников новыми живописцами и скульпторами. Он существенно расширил образованную аудиторию, способную потреблять результаты нового творчества. А еще этот документ способствовал созданию яркой авангардной атмосферы во всех видах искусства. Актерам, поэтам, писателям, танцорам и композиторам государство за их преданную службу предоставило возможность обучаться всему, чему они захотят. И теперь они взяли на себя новую миссию: примкнули к движению, призванному в корне изменить облик американского искусства. Так, Ларри Риверс, прежде чем сменить фокус и заняться живописью, использовал свою военную пенсию для учебы в Джульярдской музыкальной школе. Он утверждал, что Закон о льготах демобилизованным «ненароком способствовал появлению большего числа творческих людей на сотню тысяч граждан, нежели когда-либо прежде». По словам Элен, для людей искусства этот Закон «в 40-х годах [сделал] то же, что и Управление общественных работ в 30-х»[1293]. Точно так же как предыдущее поколение творческих американцев, годы взросления которых пришлись на Великую депрессию, поколение художников — ветеранов Второй мировой войны было согласно творить для аудитории, состоявшей лишь из представителей их узкого сообщества. Риверс сказал:

Ты мог быть бедным и считать свою жизнь стоящей — танцем разума, когда интеллект развивается семимильными шагами. Если ты творил искусство, которое никто не покупал сразу или не приобретал вовсе, то ты все равно мог быть вовлечен в значимую, вдохновляющую деятельность, которая являлась огромным вознаграждением сама по себе. И ты мог показывать плоды своих усилий людям, которых тебе больше всего хотелось потрясти. Друзья были твоей главной аудиторией. Они словно сидели рядом с тобой, наблюдая за тем, как ты работаешь. Таков был лейтмотив того времени… Стремление к карьере и жажда коммерческого успеха считались лавочничеством и приравнивались к потере души. В живописи, литературе, музыке и танце не было ничего позорнее этого[1294].

Клем Гринберг не покладая рук трудился над тем, чтобы деятельность нью-йоркских авангардистов признавали такой, какой она была на самом деле: романтической и революционной. В результате эта стезя притягивала молодых художников, желавших порвать с конформистской культурой послевоенных США. Социолог из Колумбийского университета Чарльз Райт Миллс описывал существование типичного американца, загнанного в жесткие рамки, как «организованный отказ от ответственности… Все больше людей становятся зависимыми наемными работниками. Они тратят самые продуктивные часы своей жизни, делая то, что им указывают другие»[1295]. Гринберг же называл нью-йоркских художников истинным движением сопротивления и неотъемлемой частью давней и гордой традиции, характерной не только для мира искусства, но и для западного общества вообще. В серии статей, опубликованных в The Nation и Partisan Review в течение 1948 г., Клем высказывался наиболее агрессивно и давал жесткий отпор всем, кто критиковал новое искусство. Гринберг был не просто критиком, но и настоящим провокатором[1296]. В те дни он верил в искусство со страстью юноши, который впервые в жизни влюбился. Клем набирался опыта и зрелости как критик вместе с художниками, о которых он писал. Поэтому Гринберг верил, что понимает их как никто из его коллег. Однако он далеко не всегда хвалил их да подбадривал. Нетерпимость и нетактичность Гринберга заставляли содрогаться не одно поколение художников и наглядно проявлялись во многих его рецензиях. Но за удачные, по его мнению, работы и за художников, которых он действительно уважал, критик стоял горой и давал решительный отпор их хулителям. Так, одну из статей в Partisan Review он начал со следующего драматичного высказывания: