Женщины Девятой улицы. Том 2

Я просыпаюсь часов в девять, ставлю симфонию, ем какие-нибудь фрукты и выпиваю стакан сока и кофейник черного кофе. Немного читаю (все еще «Дневник» Жида), говорю по телефону… Затем часа три-четыре, иногда пять, стою у мольберта…

Далее делаю кое-какие домашние дела для себя, принимаю холодный душ, ем яйцо вкрутую и выпиваю пару бокалов рома с лаймовым соком, опять читаю и слушаю музыку. Сегодня вечером встречаюсь с Фрэнком. Мы поужинаем в «Кедровом баре», а потом пойдем на поздний сеанс «К востоку от рая». Чувства мои обострены. Я читаю внимательно, а не просто чтобы сбежать от реальности. У меня множество мыслей и идей[2228].

Впрочем, одиночество отнюдь не облегчало творческих мук Грейс. Она зло плакала и «бросалась» на холст, «используя кисти как дубинки; стены сотрясались от ударов». А все потому, что образы, которых она искала, отказывались появляться на полотне[2229]. «Моя жизнь часто ужасно хаотичная. Ну почему у меня не получается обрести в своем творчестве мир, убежище, форму и порядок, которых, судя по всему, мне не уготовано в жизни?» — в отчаянии обращалась к себе Грейс[2230]. Ей казалось, что она, наконец, поняла, почему от нее ушел Уолт, — он не мог вынести ее жизни. «Да и разве он был должен и разве смог бы это сделать, если я и сама с трудом ее терплю?» — заключила художница[2231].

Вылечиваясь сном от отчаяния и гнева, Грейс возвращалась утром к работе. Женщина утешала себя мыслью о том, что, несмотря на трудности, она «уверена и полна решимости» — пусть и не в налаживании связей с другими людьми, но зато в отношении самой себя и своего творчества.

Глава 44. «Гранд-девы», часть II

Я часто боролась, боролась и победила, достигнув не совершенства, а принятия себя как человека, который имеет право жить на собственных условиях, не исключающих ошибок.

Сильвия Плат [2232]

В 1955 г. Элен переехала в мастерскую на втором этаже по адресу площадь Святого Марка, дом 80, через несколько дверей от Джоан[2233]. «Я оказалась прямо над чем-то вроде ночного клуба или бара. И сначала не поняла этого», — рассказывала потом Элен. Она поясняла:

Братья помогли мне переехать… Мы перевозили всё на тележках и переносили вручную, у меня ведь было не так уж много вещей. Закончили мы примерно к девяти часам вечера. И вдруг ужасный взрыв музыки сотряс пол. От неожиданности мы побросали то, что держали; оба брата расхохотались. Им показалось это смешным… Они сказали: «Да, это прекрасная мастерская… для того, чтобы сбрендить»…

Моя новая мастерская оказалась похожей на внутренности музыкальной шкатулки. Громкая музыка, грохочущая каждый день с 21 часа до четырех утра — вот с чем мне пришлось жить после переезда. Это даже завораживало. Да еще и музыка была жуткой, а не классной вроде джаза. Играла какая-то мешанина… в том числе песни тридцатых годов[2234].