Женщины Донбасса. Истории сильных

Я тоже утерла слезы, но успокоиться не могла: «мы в ответе…» Ладно, сейчас мы отвезем Вику с детьми обратно в чужой дом, где их на время приютили, а дальше что?

Знаю, что снова вернусь сюда не для репортажа, а чтоб привезти Вике реальную помощь: вещи, продукты, одежду для малышей и для них самих, чтоб убедиться, что их жизнь как-то налаживается.

Знаю, что не только я вошла в их жизнь, но и они в мою… в наши: теперь мы у них есть! И мечта этих отмеченных войной и горем людей обязательно сбудется: будут они жить в своем уютном домике под мирным небом!

Юлия Михайлова

22 января 2015 года в 8–30 утра двадцатитрехлетняя Юля Михайлова как обычно ехала на работу в райотдел милиции, не подозревая, что у нее, как и у десятков пассажиров, оказавшихся с ней в одном троллейбусе N17, с этого дня начнется совсем другая жизнь… Потому что какой-то ВСУ-шник-артиллерист, у которого, возможно, тоже были и семья, и родные, и друзья-приятели, отправил недрогнувшей рукой на остановку «Донгормаш» в микрорайоне, который в народе зовут Боссе, Ленинского района Донецка четыре дальнобойных снаряда…

Взрывы, крики, боль, темнота…

Пятнадцать человек погибли, больше двадцати – ранены.

Юля Михайлова:

– Когда разорвался первый снаряд, меня сильно оглушило… В голове звон, ничего не можешь понять… Тут еще раз ШАРАХ! Пронзила острая боль. Не могу пошевелить правой рукой, она висит плетью, с нее кровь течет… Я пыталась себя успокоить: «Ничего… и с одной рукой живут, ты справишься». Понимаю, что надо спасаться, выбираться из автобуса. Хочу встать и падаю, смотрю на свою ногу, а она вывернута в обратную сторону. Кричу: «Помогите!» А вокруг все кричат, кровь везде, запах горящего металла и человеческой плоти: это горела рядом машина с пассажирами…

Какой-то мужчина перевернул меня на спину и оттащил подальше от троллейбуса, под козырек остановки.

Первыми приехали наши военные. Они вкололи мне обезболивающее и вместе с другими повезли в больницу. Со мной что-то происходило: я порывалась встать, говорила: «У меня нога болит… Почему здесь столько крови?» Ребята меня удерживали на носилках, в которых я лежала просто в луже своей крови…

В итоге в больницах Донецка, потом Ростова-на-Дону и Москвы я перенесла двенадцать операций. И осталась без ноги и без руки… А вот осколок снаряда, что застрял в легком, мне не вытащили: сказали, что я сильно слаба после операций, и организм может не выдержать… Видимо, мы и дальше будем с ним вместе жить…

Первое, что я помню, когда пришла в себя, – слезы, которые душат и рвутся из груди криком: – Не-е-е-т!!!

Рядом стояла доктор, успокаивала меня. Спрашиваю у нее, что со мной? Она отвечает: «Все в порядке». – «Подождите-подождите, как в порядке? Я же вижу, что у меня руки нет!» Доктор кивает: «Да, у тебя руки нет». Что-то мучительно вспоминаю и спрашиваю ее про ногу. Доктор опустила глаза и говорит: «И ноги нет…» Я кричу во весь голос: «Как нет?! Она же была со мной? Почему ее отрезали?!» Меня успокаивают, что-то колют и опять чернота…

Я долго не могла смириться, приезжала к хирургу в травматологию и кричала: «Где моя нога! Что такое? Почему, почему вы ее не спасли? Как я буду жить?!» С одной рукой как-то можно приспособиться, но с одной ногой?!

Прийти на место трагедии я смогла только через три года – до этого, когда проезжала мимо, зажмуривала глаза и плакала… На остановке стоит обелиск с именами погибших в обстреле. На нем надо было написать и мое имя: там осталась частичка моей души, моя жизнь, которую они убили… Да, вроде как жива, но жизнь уже не та: старую забрали, а с новой что делать?..

Тогда я не представляла, как жить дальше. Иногда даже думала: зачем меня спасли?!