Женщины-философы. Мыслительницы, изменившие мир

Зинаида Николаевна Гиппиус говорила разными голосами и разными интонациями о литературе и символизме как новом направлении в искусстве, умножая собственную сущность, создавая хор и эхо сказанного вслух. В ситуации пограничного страха и отчаяния за судьбу России и за собственную судьбу она говорила только от лица собственного, оставив истории имя собственное. Имя Зинаиды Гиппиус.

В своих дневниках и письмах предстает Гиппиус как женщина от собственного имени. Мужское в публичном и женское в приватном. Казалось бы, мужское лицо Зинаиды Гиппиус только маска, прием. Но это слишком простой взгляд на ее сложную натуру. «Петербургские дневники», «Синяя» и «Черная» книги написаны Зинаидой Николаевной Гиппиус, а не Антоном Крайним. Она причисляла себя к представителям петербургской интеллигенции, в сложный исторический момент озадачившей себя бытием собственного голоса, необходимостью быть голосом события, а не привычкой отношения к событию.

Первую мировую войну Гиппиус приняла как унижение. По выводам А. А. Ермичёва, она занимала антивоенную позицию до конца жизни, начиная с Первой мировой войны: «…петроградцы категорически выступили против религиозного оправдания войны. Первое заседание военного сезона 24 октября А. А. Мейер и Д. С. Мережковский посвятили обличению “религиозной лжи мессианизма”, накрепко, по их мнению, связанного с империализмом, а на втором, 5 ноября, З. Н. Гиппиус в докладе “История в христианстве” провела резкую черту между христианством и войной. Все они исходили из бесспорного для всех христиан тезиса об абсолютной ценности личности, человеческой жизни»[47].

В работу Религиозно-философского общества, учрежденного в Петербурге в 1907 году, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский погрузились сразу же после возвращения из Парижа в 1908 году. На заседаниях Религиозно-философского общества Зинаида Гиппиус выступала с докладами два раза. Первый раз, 16 (29) ноября 1910 года, она делала мемориальное сообщение «Слова Толстого», посвященное памяти писателя. 5 ноября 1914 года она прочитала доклад «История в христианстве», в котором анализировала отношение российской интеллигенции к Первой мировой войне. В ее выступлении А. А. Ермичёв подчеркивает[48] противопоставление войны и христианства и надежду на то, что идея ценности человеческой личности, бесспорная для всех христиан, постепенно получит все более широкое распространение.

На заседании петербургского РФО в этотдень выступали с докладами и другие: А. А. Мейер, Д. С. Мережковский, С. М. Соловьев, С. И. Гессен. Однако именно Зинаида Гиппиус, как заметила Анна Голубкова, «демонстрирует сложный путь принятия и преодоления войны как социального и метафизического явления»[49]. А. А. Голубкова[50] разглядывает в понимании войны Зинаидой Гиппиус поиск причинно-следственных связей, вскрытие исторической обусловленности событий. Исследовательница ссылается на заметку «Два слова раньше», написанную до войны, в 1908 году, предваряющую сборник статей «Литературный дневник»: «Надо уметь чувствовать время; надо помнить, что история везде и все в истории – в движении. Последняя мелочь – и она в истории, и она может кому-нибудь пригодиться, если только будет на своем месте. Всякий вчерашний день – история, а всякий “сборник” именно вчерашний день»[51]. Объяснение и даже своего рода погружение в исторический контекст подобно погружению в художественное произведение.

Война, по общему мнению Зинаиды Гиппиус, архаична, это своего рода «вещь в себе», слепая и глухая до боли и страданий людей. Принятие войны – это снижение до ее уровня. Российская интеллигенция, со всеми своими возвышенными идеалами, предотвратить войну не сумела, следовательно, несет ответственность за ее нынешнее и всеобщее протекание.

Октябрьскую революцию 1917 года Гиппиус встретила с крайней враждебностью. Уже в октябре 1905 года в письме к Дмитрию Философову, написанному за час до Манифеста, она, размышляя о судьбе России после возможной победы революции, писала: «…весь путь их и вся эта картина так мною неприемлема, противна, отвратительна, страшна, что коснуться к ней… равносильно для меня было бы предательству»[52]. Дневники Гиппиус день за днем отражают трагическую картину происходившего в 1917 году: «Собачину продают на рынке спекулянты из-под полы. Стоит 50 рублей за фунт. Дохлая мышь стоит два рубля»[53]. После прихода «царства Антихриста», 24 декабря 1919 года, Гиппиус и Мережковский навсегда уезжают из России в Польшу, а затем во Францию.

В «Петербургских дневниках» 1914–1919 годов Гиппиус писала о псевдонимах революции: «Ленин, Зиновьев, Троцкий, Стеклов, Каменев – вот псевдонимы вожаков, скрывающих их неблагозвучные фамилии»[54]. Она стала называть себя «летописцем»: «Мы, коренные петербуржцы, принадлежали к тому кругу русской интеллигенции, которую принято называть “словом” и “голосом” России. Вся интеллигенция – ученые, врачи, поэты – оказались причастными к политике»[55].