Женщины-философы. Мыслительницы, изменившие мир

Ханна Арендт (1906–1975), ученица М. Хайдеггера, исследовала политическую теорию, мышление, проблемы тоталитаризма, политическую философию Канта. Как-то Ханну Арендт на телевизионное интервью в октябре 1964 года пригласил журналист Гюнтер Гаус. Он спросил: «Госпожа Ханна Арендт, Вы – первая женщина, которую мы представляем в нашей программе. Первая женщина, хотя и с предельно мужским, по общепринятому представлению, занятием: Вы философ. Воспринимаете ли Вы свою роль в кругу философов как нечто необычное или же проблема женского равноправия для Вас никогда не вставала?»[143]

Арендт ответила: «Боюсь, сперва я должна возразить. Я не принадлежу к кругу философов. Моя профессия – политическая теория. Я не чувствую себя философом и не думаю, что я принята философами в их круг. Но если перейти к другому вопросу об общепринятом мужском занятии, то вполне возможно, что какая-нибудь женщина когда-нибудь станет философом»[144]. На что Гаус ответил: «Я Вас философом считаю»[145]. Скромность ли это? Нет, это профессионализм и понимание философии как призвания.

Ханна Арендт училась в Марбургском, Фрайбургском и Гейдельбергском университетах. В своих политических взглядах она придерживалась принципа золотой середины и умеренности, кроме времени Второй мировой войны. В 1933 году ее вызывали в Гестапо, она вынуждена была бежать в Париж, а в 1940 году, убегая от немецких оккупантов, перебралась в США. Как пишет В. Айленбергер, «к концу 1942 года Ханна Арендт была уже не только омытым водами Атлантики nifty chick (рафинированным цыпленком), но и, в первую очередь, very much her own woman – независимой женщиной»[146].

В своих трудах Ханна Арендт пыталась выявить исток всего человеческого существования, и прежде всего – исток нравственного и морального бытия человека. При этом она обращается к понятию персоны – «persona». Хотя это слово, скорее всего, этрусского происхождения, сами римляне считывали в нем per — «сквозь» и sonare — «звучать, давать голос», понимая театральную маску как усилитель. Персона – то, что проговаривается. Персона, или личность, проявляется в голосе, речи, разговоре, звучном и непременно подхваченном.

Каждый человек находится в сердцевине событий и среде отношений к нему. Он предъявляет себя другим через рассказ, так же как события предъявляют себя через язык, который служит условием мышления. Как пишет Айленбергер, Арендт в Нью-Йорке 1943 года, не понятая ни интеллектуалами Франкфуртской школы, ни эмигрантами разных кругов, решила про себя: «Она будет вносить смуту, чтобы открывать людям бездны, которые замалчиваются. Она будет вмешиваться, встревать»[147].

Мышление – разговор с самим собой, внутренний диалог. Благодаря речи (у Хайдеггера «logos» – речь, обращенное к бытию и человеческому бытию слово) говорящим существом выступает не вообще животное, а persona – тот, кто мыслит и находится в самой среде мышления. «Я» рождает отношение к себе и отношение к другим. Мир Социального и мир Других персон определяют голос каждой личности. Можно выкрикивать лозунги, читать доклады, шептаться за спиной, это все – лицо личности.

Возможность осознавать себя осуществляется благодаря памяти – обретение или осознание себя. Сознание соответствует совести. В европейских языках эти слова не отличаются. Совесть выворачивается в сознание, а сознание проявляется как совесть; следовательно, где сознание, там и совесть.

Знание – всегда память, нежелание помнить – нежелание знать. Забвение – отказ знать не только окружающих, но и самого себя, отказ от совести и исключение себя из событий. В пределах исторической или индивидуальной памяти «я» замещается господином «никто» (Das Man, в переводе В. В. Бибихина «люди», то есть общее мнение, как принуждающее к нечестности «есть мнение, что надо поступить так-то»), или все, кто угодно, кроме меня. Ханна Арендт считает, что ответственность – это ответ личности. Она всегда личная, а если на месте «я» – «никто», то ответственности нет, это коллективная безличная безответственность: любой Другой, Другой как «я», оказывается вытеснен. Это и объясняет нежелание людей мнения, людей-никто, помнить; снятие ответственности с себя, которое они потеряли и попрали.

Провалы исторической памяти преступны. Невозможно заставить целый народ забыть. Арендт уточняет, что еще Геродот свел понимание истории к ключевой задаче: «спасать деяния людей от забвения»[148].

История как категория человеческого существования «старше, чем письменное слово, старше Геродота, даже старше Гомера»[149]. Ханна Арендт полагает, что история начинается с рассказа Одиссея о своих странствиях, поэтому ответственность и язык являются условием существования общества и личности как проходящих путь в истории. Как только мы теряем ответственность, мы утрачиваем себя, превращаясь в пустое место.