Да и как иначе можно расценивать то, что он сказал той самой женщине, которую совсем еще недавно боготворил и которой посвящал стихи.
— С этого дня, — заявил он, — я буду жить там, где мне нравится, захочу — дома, захочу — у Ольги!
Конечно, это был удар.
Однако Зинаида не стала закатывать истерик и супруг, который даже сейчас оставался для нее божеством, не услышал ни единого слова упрека.
Как и любая другая женщина, виновницей она посчитала Ольгу.
В один далеко не самый прекрасный для всех них день она отправилась к ней домой и потребовала оставить её мужа в покое.
Но куда там!
Пастернак уже не мыслил себе жизни без Ольги, которая питала его творчество.
Да, он попытался расставаться с ней, но не смог.
Проведя несколько дней в одиночестве, Пастернак обвинял себя в слабости и… бежал к своей возлюбленной.
Но… любовь любовью, а уйти от Зинаиды поэт не решился.
По причине жалости.
«Я, — признался он своему близкому другу, — весь, и душа моя, и любовь, и моё творчество, всё принадлежит Олюше, а Зине, жене, остаётся один декорум. Но пусть он ей и остаётся, ведь что-то должно остаться, я ей так обязан».
Надо полагать, что это была не только барская подачка со стола, чем.
По всей видимости, подсознательно Пастернак понимал, что другой такой заботливой и, как выяснилось, терпеливой жены у него никогда не будет.
Надвигалась старость, и уходить к молодой женщине было в его положении весьма опасно.
Помимо всего прочего его не могла не устраивать такая жизнь: с одной стороны «все мое» и творчество, с другой — ухоженная и беззаботная жизнь.
Некоторые биографы Пастернака объясняли такое положение весьма просто.
«Существует два типа красоты женщины, — говорил сам Борис Леонидович. — Благородная, невызывающая — и совсем другая, обладающая неотразимо влекущей силой».
Благородной, невызывающей красотой обладала Евгении Лурье, первой жены Пастернака.
Сходным образом оценивал поэт и внешность Марины Цветаевой.
Но была и еще одна красота — яркая и влекущая.
Это была красота Иды Высоцкой, Зинаиды Нейгауз и, особенно, Ольги Ивинской.
Именно эта красота была для него неотразима, и выбор он всегда делал в её пользу.
И когда в его жизни появилась еще относительно молодая и вызывающе красивая той самой, так почитаемой им красотой Ольга, он не смог устоять…
Как мы уже говорили выше, этот выбор стоил самой Ольги дорогого, и осенью 1949 года ее арестовали за связь с Пастернаком, «английским шпионом».
От неё требовали признания, что в переводах её любовника прослеживалась политическая неблагонадёжность и клевета на советскую действительность.
Несколько месяцев Ольга провела в холодной сырой камере.
Она ежедневно подвергалась пыткам.
То обстоятельство, что женщина была беременна, не смягчало обращения с ней, и в результате одного такого допроса она потеряла ребёнка.
«Наступил день, — писала она позже, — когда какой-то прыщавый лейтенант объявил мне заочный приговор: пять лет общих лагерей „за близость к лицам, подозреваемым в шпионаже“.
Ивинскую отправили в лагерь.
„Английский шпион“ ходил по инстанциям и умолял освободить Ольгу.
Но его никто не слушал.
Единственное, чем он мог помочь любимой женщине, — это все время ее пребывания в лагере заботиться о её детях.
Писатель без устали повторял знакомым:
— Её посадили из-за меня, как самого близкого мне человека. Её геройству и её выдержке я обязан, что меня в эти годы не трогали…
Холодным летом пятьдесят третьего года Ольга вернулась, и их любовь вспыхнула с новой силой.
„Золотая моя девочка, — писал он ей. — Я связан с тобой жизнью, солнышком, светящим в окно, чувством сожаления и грусти, сознанием своей вины“.
Ольга помогала Пастернаку закончить роман.
Более того, уже заклейменная, она поддерживала Пастернака, удары на которого сыпались словно из рога изобилия.
Она была с ним и в то время, когда ни одно советское издательство не бралось публиковать „Доктора Живаго“, и когда роман вышел в свет за границей, и когда поэту присудили Нобелевскую премию, и когда опять началась травля с обвинениями в измене родине.
Последний раз они виделись в начале мая 1960 года.
Через несколько дней у Пастернака был инфаркт. Затем выяснилось, что у него был ещё и рак лёгких.
За ним ухаживала Зинаида.
Именно она со своим чувством долга, ответственности и самопожертвования делала для Бориса всё возможное.
Когда Пастернак уже не мог двигаться, она привезла рентгеновский аппарат из Кремлёвской больницы на дом, чтобы сделать необходимое обследование.
Ольга плакала под окнами Пастернака, а тот с слал ей короткие записки, в которых просил не искать с ним встреч.
Писатель считал, что так будет лучше и для него, и для неё, и для Зинаиды, которой он многим был обязан.
30 мая 1960 года Бориса Леонидовича Пастернака не стало.
Я не помню, кто сказал, что „личная жизнь сочинителя есть драгоценный комментарий к его сочинениям“.
У всех великих творцов было именно так, и Пастернак не стал исключением.
Ведь практически в каждом его произведении, будь то в стихах или в прозе, отражается образ женщины-музы, которая была с ним рядом…»