Женщины, которые вдохновляли

Она безумно переживала по поводу переписки мужа с Мариной Цветаевой, с которой у Пастернака был… роман в письмах.

Что это было?

Дружба?

Родство душ?

Или нечто другое, недоступное пониманию обычного человека?

Сам поэт попытался объясниться с женой следующим образом.

«Как рассказать мне тебе, — писал он ей, — что моя дружба с Цветаевой — один мир, большой и необходимый.

Моя жизнь с тобой — другой, ещё больший и необходимый уже только по величине своей.

И я бы даже не поставил их рядом, если бы не третий, по близости которого у них появляется одно сходное качество — я говорю об этих мирах во мне самом и о том, что с ними во мне делается.

Друг друга этим двум мирам содрогаться не приходится…»

Но все эти объяснения ничего не значили.

Несмотря на всю свою эмансипацию, Евгения не могла преодолеть в себе заложенные в ее женскую природу границы.

В результате они всё чаще ссорились, все труднее мирились, и все чаще в скандалах звучало слово «развод».

Конечно, такая вулканическая жизнь не могла не сказываться на творчестве.

Неурядицы вызывали в поэте хроническую усталость и ощущение, что жизнь зашла в тупик.

Пастернак писал, но не так легко и непринужденно, как раньше, а с тем жившим в нем тревожным сознанием, что того самого счастья, без которого искусство теряло смысл, он больше не чувствует.

В этот период одной из немногих радостей стали встречи с друзьями — творческие вечера, где собирались компании людей искусства, где читали стихи, играли на фортепиано, спорили, делились планами и идеями.

На одном из таких мероприятий 1929 года писатель встретил Зинаиду Нейгауз, которая стала его второй музой. Пастернаку было уже почти сорок, Зинаиде Нейгауз — тридцать три.

Зинаида была замужем за великим пианистом и основателем знаменитой музыкальной школы Генрихом Нейгаузом. Её брак, в отличие от брака поэта, оказался благополучным.

Она искренне любила супруга, признавала его гениальность, а своё предназначение видела в том, чтобы создавать все условия для реализации его таланта.

В своей семье она полностью взяла на себя все хозяйственные и бытовые заботы, без тени сожаления отказавшись от реализации собственного музыкального дарования.

К тому же в их семье росло двое мальчиков.

Кому-то такое положение вещей казалось не совсем справедливым, но именно в своем самоотречении Зинаида находила своё призвание.

И была по-своему счастлива.

До тех пор пока не встретила Пастернака.

Кто-то из общих друзей привёл его на творческий вечер, устроенный в доме Нейгаузов.

Борис много читал, а в конце вечера спросил хозяйку дома, нравятся ли ей его стихи.

— На слух я Ваши стихи не очень поняла, — честно ответила Зинаида. — Мне надо прочитать их ещё раз глазами…

Столь бесхитростный и немного наивный ответ восхитил Пастернака своей искренностью.

Он засмеялся и пообещал писать проще. Ночью он долго не мог заснуть.

Поэт думал о Зинаиде, и ему почему-то казалось, что их в общем-то случайная встреча была лишь прологом к куда более сложным и глубоким отношениям.

Так оно и случилось.

Летом Нейгаузы отдыхали в том же дачном посёлке под Киевом, где и семья Пастернака.

Лето было чудесное, компания шумная и весёлая.

Евгения восхищалась окружавшей её природой и с головой ушла в живопись.

А Бориса с каждым днём всё больше и больше манил образ Зинаиды — такой простой, такой хозяйственной, такой, на первый взгляд, прозаичной.

Да и сколько могло быть поэзии в растрёпанной женщине, беспрерывно стирающей, готовящей, моющей пол с подоткнутым подолом платья?

Но Пастернак почему-то всё больше упивался этой картиной и каждый день находил всё новые и новые предлоги, чтобы посетить дачу Нейгаузов.

В разговорах с женой он всё чаще стал называть ее занятия рисованием «пустой тратой времени», а домашнюю работу Зинаиды — «талантливым хозяйствованием».

Писатель не на шутку увлёкся Зинаидой и на обратном пути в Москву в поезде объяснился с ней.

Но та быстро остудила его пыл.

— Вы не можете меня любить, — сказала она, намекая на свою давнюю интимную связь с кузеном. — Вы даже не представляете, какая я плохая!

Однако это признание не только не охладило чувств поэта, но и подвинуло его ещё на одно безумие: он пошёл к Генриху Нейгаузу и рассказал ему о своей любви к его жене.

Странно?

Глупо?

Смешно?

Но это было именно так, импульсивно и непредсказуемо, и именно этот поступок оказался переломным в отношениях Зинаиды и Пастернака.

Когда поэт выложил всё Генриху, тот не стал устраивать сцен ревности, не затеял драку и даже не возмутился.

С поразившим поэта хладнокровием, он ответил, что он прекрасно понимает чувства Бориса, потому как у него у самого тоже есть женщина помимо жены.

Более того, у него растёт внебрачная дочь — ровесница их младшего с Зинаидой сына.

Творческие личности, Борис и Генрих, поняли друг друга, но земная Зинаида с её русским простодушием простить мужа не смогла.

Возмутившись поведением супруга, она забрала детей и ушла к Пастернаку.

Как ей казалось, он был честным, любил её, а главное, был более достоин её самоотречения, нежели коварный изменщик Генрих.