Женщины, которые вдохновляли

Если говорить о генетике, то молодому человеку предстоял выбор между мольбертом и пианино.

Под влиянием матери, которая училась у Скрябина, Борис выбрал музыку и намеревался стать композитором.

В 1909 году он показал свои музыкальные композиции Скрябину, которого боготворил.

Однако великий композитор был далек от того, чтобы благословлять молодого музыканта на подвиги, и разочарованный Борис оставил музыку.

Очень скоро главным увлечением молодого Пастернака стала литература, и в 1911 году он прочитал Боброву и Асееву свои первые стихи.

Окончательный поворот к поэтическому творчеству произошел в 1912 году.

«Я основательно занялся стихописанием. Днем и ночью и, когда придется, я писал о море, о рассвете, о летнем доме, о каменном угле Гарца», — вспоминал Пастернак в автобиографической «Охранной грамоте».

Тогда же у него вырвалось и еще одно важное для него признание: «С малых лет был склонен к мистике и суеверию и охвачен тягой к провиденциальному…»

Благодаря этой мистике, Пастернак был скорее иррационален, чем рационален и жил чувствами.

Состояние «навзрыд» стало визитной карточкой поэта на раннем этапе.

Позднее он тяготел к простоте, но так и не стал простым поэтом для народа, а остался — кумиром для избранных.

Как очень часто бывает в таких случаях, первые опыты поэзией совпали с первыми влюблённостями.

Если говорить об отношении Пастернака к женщине, то оно было синтезом преклонения и жалости, а если в их отношениях не было драмы, он создавал её на пустом месте.

Именно поэтому его первая любовь не могла быть счастливой по определению.

Ею стала вполне благополучная дочь торговца чаем Ида Высоцкая.

Борис знал Иду с четырнадцати лет, когда был её репетитором по математике.

Он влюбился в нее сразу, но как он сам писал «по своему складу и воспитанию» он так и осмелился «дать волю чувству».

Развязка наступила в Марбурге, куда весной 1912 года студент философского отделения Московского университета, отправился в свою первую самостоятельную заграничную поездку.

Мать выдала ему 200 рублей, чтобы он прошёл курс в университете Марбурга.

Она очень надеялся на то, что Германия возродит его интерес к философии, к которой он охладел после занятий поэзией.

Однако небольшой университетский город навевал на молодого поэта скорее эстетические, нежели философские мотивы, и само собою получилось так, что Пастернак приехал сюда не для того, чтобы продолжить занятия философией, а для того, чтобы проститься с нею.

Гостиница стоила дорого, и Пастернак снял маленькую комнату в частном доме, на котором в 1972 году появится памятная доска с надписью «Прощай, философия. Б. Пастернак».

В середине июня в Марбург приехали Ида Высоцкая и её младшая сестра Лена. Они остановились в гостинице.

«Утром, войдя в гостиницу, — вспоминал позже Пастернак, — я столкнулся с младшей из сестёр.

Взглянув на меня и что-то сообразив, она, не здороваясь, отступила назад и заперлась у себя в комнате.

Я прошёл к старшей, и, страшно волнуясь, сказал, что дальше так продолжаться не может, и я прошу её решить мою судьбу.

Она поднялась со стула, пятясь назад перед явностью моего волнения.

Вдруг у стены она вспомнила, что есть способ прекратить всё это разом — и отказала мне».

Однако сам Пастернак решил, что никакого прощания не было, и вскочил на подножку последнего вагона их берлинского экспресса.

Сёстры увидели его и поспешили к нему.

Они купили ему билет, и вместе с сестрами Борис доехал до Берлина.

Получив окончательный отказ, он сошел с поезда и провел ночь в дешёвой гостинице, обливаясь безутешными слезами. Утренним поездом он вернулся в Марбург.

Впрочем, рыдал он скорее от счастья, поскольку впервые в жизни познал, что такое лирическое переживание.

Как это будет и в дальнейшем, разрыв стал для него вторым рождением, а потому великим благом.

И именно 16 июня 1912 года, в день окончательного прощания с его первой любовью, родился большой поэт Борис Пастернак.

В 1913 Пастернак выпустил свой первый поэтический сборник поэта «Близнец в тучах» тиражом 200 экземпляров.

За густоту насыщения ассоциативными образами и парадоксальными метафорами Пастернака обвинили в «нерусской лексике».

Не избежал поэт и влияния модного в начале XX века футуризма, особенно после знакомства с Маяковским.

Но в дальнейшем пути Пастернака и Маяковского разошлись.

«У Пастернака — отмечала различную ценность и сущность Пастернака и Маяковского Марина Цветаева, — никогда не будет площади.

У него будет, и есть уже, множество одиноких, одинокое множество жаждущих, которых он, уединенный родник, поит…

На Маяковском же, на площади, либо дерутся, либо спеваются…

Действие Пастернака равно действию сна. Мы его не понимаем. Мы в него попадаем…

Пастернак — чара. Маяковский — явь, белеющий свет белого дня…

От Пастернака думается. От Маяковского делается…»

В декабре 1916 года вышла новая книга Пастернака «Поверх барьеров», в которой он отказался от «романтической манеры», и, тем не менее, «простые слова» и «новые мысли» бились в его стихах, «как золотые рыбки в метафорическом садке».