Для него началась самая настоящая идиллия, и после стольких лет погони за постоянно ускользавшим от него счастьем, он обрел желанный покой.
Каждый вечер он приходил к сестрам и беседовал с ними обо всем на свете.
«Когда мы, — рассказывала сестра Шарлотты, Каролина, — видели его, приближавшегося к нам, освещенного вечерней зарей, перед нами раскрывалась как бы светлая идеальная жизнь.
Разговор Шиллера был серьезен, полон ума, в нем отражалась вся его открытая, чистая душа; слушая его, казалось, что ходишь между небесными звездами и земными цветами.
Мы воображали себя счастливыми существами, отрешившимися от всех земных уз и в свободной эфирной стихии наслаждающимися полнейшим блаженством.
Шиллер читал нам вечером „Одиссею“, и нам казалось, что около нас журчал новый жизненный источник».
По просбе сестер поэт перевел их любимые места на немецкий язык.
В результет появилась знаменитая трагедия Еврипида «Ифигения в Авлиде» на немецком языке.
В доме сестер Ленгефельд Шиллер впервые познакомился с Гёте.
Но и на этот раз висевший над Шиллером рок преградил ему все пути к счастью, поскольку совершенно неожиданно для себя Шиллер влюбился в Каролину.
Говоря откровенно, пылкая и темпераментная, она во многих отношениях превосходила меланхоличную Лотту.
Положение осложнялось тем, что долгое время Шиллер не выделял никого из сестер и выражал им обеим свои чувства в одинаковой форме.
«О, моя дорогая Каролина! Моя дорогая Лотта! — писал он сестрам 10 сентября 1789 года, — Все изменилось вокруг меня с тех пор, как образ ваш сопровождает каждый шаг моей жизни.
Как ореол, сияет ваша любовь надо мной. Каким чудным благоуханием наполнила она для меня всю природу!
Никогда еще мысль моя не была так смела и свободна, как теперь, потому что моя душа приобрела сокровище, и я не опасаюсь утратить его. Я теперь знаю, где мне отыскать верный путь…
Душа моя занята будущностью: наша жизнь началась, я пишу и чувствую, что вы со мной в комнате; ты, Каролина, сидишь за фортепиано, Лотта работает подле тебя, а в зеркале, висящем напротив меня, я вижу вас обеих.
Я кладу перо, чтобы увериться по биению вашего сердца, что вы подле меня и ничто не может разлучить нас. Я просыпаюсь с сознанием, что вы здесь, и засыпаю с сознанием, что увижу вас завтра.
За блаженством последует надежда на новое блаженство, за надеждой — осуществление, и таким образом промчится наша золотая жизнь».
Что там говорить, высокие отношения, как сказали бы сейчас.
Ревновали ли сестры друг к другу?
Да, конечно, ревновали, поскольку только поэты могут жить в выдуманном ими мире. А простым смертным нужны земные отношения.
И, конечно, Шарлотту мучила мысль о том, что, несмотря на все свои писания, Шиллер отдает предпочтение Каролине.
«Если ты боишься, — писал ей Шиллер, — что перестанешь быть для меня тем, что ты теперь, то это равносильно тому, если бы ты перестала меня любить.
Твоя любовь составляет для меня все. Величайшее счастье нашей любви заключается в ней самой; поэтому я для вас никогда не утрачу значения, как не утратите вы его в моих глазах.
В нашей любви нет ни боязни, ни недоверия; я радовался, живя между вами обеими, я верил, что моя привязанность к одной не уменьшит ко мне привязанности другой.
Моей душе светло и покойно между вами; ее, полную любви, привлекает один и тот же луч, одна и та же звезда.
Каролина мне ближе но возрасту и родственна мне по чувствам и мыслям, но я ни в коем случае не желал бы, чтобы ты была другой.
Чем Каролина превосходит тебя, тем я вознагражу тебя; твоя душа развернется под влиянием моей любви, и ты сделаешься моим созданием!»
Кто знает, чем бы конилась эта запутанная история, если бы Каролина по каким-то понятным только ей причинам уступила поэта сестре и вышла замуж за нелюбимого человека.
Вряд ли это была только жертва с ее стороны.
Интуитивно она понимала, что поэт ищет спокойной жизни и именно поэтому ее более спокойная сестра будет лучшей женой для Шиллера.
«Объяснение, — рассказывала Каролина, — последовало в момент желания облегчить сердце, навеянного каким-то добрым гением.
Моя сестра призналась ему в любви и обещала ему руку. Мы надеялись, что добрая мать, спокойствие которой было для нас свято, будет не против этого предложения, хотя внешняя обстановка и возбудит в ней раздумье.
Но, чтобы не вводить ее в бесполезные заботы, мы решили держать дело в тайне до тех пор, пока Шиллеру не будет назначено хотя бы маленькое содержание, которым бы он мог упрочить свою жизнь в Йене».
Так оно и было, поскольку мать Лотты была против ее брака с нищим Шиллером.
Не особо обрадовало ее и то, что Шиллеру дали жалованье в 200 талеров, поскольку эта была крайне ничтожная сумма.
Но даже ее было достаточно для того, чтобы бездомный поэт обзавелся собственным жильем.
20 февраля 1790 года Шиллер обвенчался с Лоттой.
Так сбылась его мечта о тихой и размеренной жизни в лоне любимой семьи.
Он не ошибся в своих мечтах, и Шарлотта посвятила всю свою жизнь великому поэту. И именно она водворила в его душе то спокойствие и равновесие, которые были столь необходимы для творчества.