Иначе вряд ли бы выпустила в 1847 году свой новый роман «Лукреция Флориани».
В нем под вымышленными именами она изобразила себя и своего возлюбленного, причем, героя наделила всеми мыслимыми слабостями, а себя возвеличила до небес.
Более того, к великому возмущению ревнителей нравственности, она поведала читателям о таких подробностях из собственной спальни, о каких предпочитали молчать даже повидавшие виды донжуаны.
Надо ли говорить, что в герое романа, в мнительном и капризном принце Кароле, читатели без особого труда узнали великого музыканта.
Себе же Аврора отвела роль Лукреции, которая меняла любовников чуть ли не каждый день и относилась к мужчинам как к маленьким детям.
Конечно, Шопен был обижен.
Но расставаться с предавшей его женщиной не спешил.
Он все еще надеялся наладить отношения.
На свою беду, он принялся воспитывать повзрослевшего сына Авроры, Мориса.
Тому не понравилось посягательство чужого человека на его свободу, и в доме постоянно вспыхивали ссоры.
Особенно Шопена раздражало то, что Аврора постоянно вставала на защиту сына даже тогда, когда тот был явно не прав.
В отместку он стал во всем потакать Соланж, которая, в свою очередь, не терпела нравоучений матери.
Выросшая в фривольной обстановке девушка не уважала никого, и, в первую очередь, собственную мать.
— Для меня, — говорила о дочери сама Аврора, — она брусок холодного железа, существо незнакомое, непонятное…
Аврора отреагировала чисто по-женски и стала подозревать, что Фредерик влюблен в ее дочь.
И стоило ему только выступить в ее защиту, как с Авророй начиналась истерика.
Скандал следовал за скандалом, и атмосфера в доме с каждым днем становилась все напряженнее.
Что же касается примирений, то теперь они давались обеим сторонам с превеликим трудом.
Более того, причиной их ссор с некоторых пор были и социальные разногласия.
Аристократически утонченного Шопена всегда возмущал либерализм Санд.
Однако Аврора была прирожденной демократкой, и недаром ее называли «музой и душой своего века».
Она никогда не забывала злоключений своей простолюдинки-матери и стыдилась своего богатства.
Одним из проявлений ее демократизма было покровительство пролетарским поэтам — тем самым странным мужчинам, которые стояли перед ней на коленях.
Они с утра до вечера толпились в ее доме, она их кормила, пристраивая их рукописи, давала взаймы и позволяла себя обожать.
Последний удар по их и без того непростым отношениям нанесла Соланж.
Как-то кокетничая с Шопеном, она между делом поведала ему о том, что ее мать ему изменяет.
Впавший в неистовство Шопен не пожелал разбираться и навсегда покинул Ноан.
Обиженный до глубины души, он перестал отвечать на письма Авроры и считал ее виновницей разрыва.
Через год после разрыва Шопен и Жорж Санд встретились в доме их общего знакомого.
Полная раскаяния, она подошла к бывшему возлюбленному и протянула ему руку.
Однако тот, не сказав ни слова, вышел из комнаты.
И только он сам знал, чего ему стоил этот мужественный поступок.
Без Авроры он чувствовал себя совершенно несчастным, ему казалось, что вместе с ней его оставили последние жизненные силы. Его здоровье начало быстро ухудшаться.
Революция 1848 года стала для Авроры источником невиданной энергии и вдохновения. Все личное отступило на второй план, и Санд приехала в Париж.
Вихрь революционных событий, возбужденные толпы людей, всеобщее ликование, — все это опьянило Санд, и она вообразила себя центром нового режима.
«Вот я уже и государственный человек, — писала она в письме сыну в марте 1848 года. — Сегодня я написала два правительственных циркуляра: один для Министерства народного просвещения, другой для Министерства внутренних дел.
Меня зовут справа, слева.
Я лучшего и не желаю».
Однажды разодетый и надушенный Шопен, прогуливаясь по парижским улицам, увидел такую картину.
Толпа странно одетых, засаленных мужчин, затягиваясь табаком и брызгая слюной, объяснялась Санд в любви.
Какой-то рабочий, обнимая ее, говорил ей «ты», другой, в разорванном картузе, бросался к ее ногам и называл «возвышенной».
Она же невозмутимо и благосклонно внимала всем этим диким проявлениям.
Увидев эту сцену, Шопен в ужасе бросился прочь от бывшей возлюбленной.
Санд заигралась.
В «Бюллетене республики» она опубликовала неосторожные строки.
«Если революция не будет поддержана, — писала она, — то для народа останется один путь к спасению: во второй раз продемонстрировать свою волю и отменить решения псевдонародного правительства.
Захочет ли Франция заставить Париж прибегнуть к этому крайнему, достойному сожаления средству?»
По сути это был призыв к мятежу.
15 мая Луи Блан поднял народ на штурм Национального собрания и объявил демократическую республику.
Во время штурма Жорж Санд с горящими глазами и сжатыми кулаками, стояла в толпе.
Однако Национальная гвардия пришла на помощь Собранию и мятежников арестовали.
Жорж Санд собирались посадить в тюрьму.
Два дня она не уезжала из Парижа, дожидаясь ареста.
За это время Санд сожгла все свои бумаги, и в том числе «Интимный дневник».
Однако ее не тронули.