Женщины-масонки

– А до тех пор не скажете ли вы хоть слово, чтобы объяснить мне…

– Ни единого!

– Что ж, покоряюсь, раз так надо. Ах, как странно вы ведете себя, Пандора! Право, я схожу с ума!… Ну, ничего; завтра я покидаю Париж. До свидания, Пандора.

– До свидания, граф,– сказала она, протягивая ему руку, которую на сей раз он поцеловал.

II ПИСЬМА ФИЛИППА БЕЙЛЯ ЕГО ДРУГУ ЛЕОПОЛЬДУ N.

«Ура, дорогой друг! Ура! Вот и снова я «выкарабкался», как говорят между собой близкие люди. Я только что выиграл в Бадене восемьдесят тысяч франков. Восемьдесят тысяч, понимаешь? И ни на грош меньше!… А письмо пишу уже из Парижа. Париж и восемьдесят тысяч франков – это великолепно!

Вот они, я держу их в руках, эти отвратительные банкноты, засаленные, надорванные и подклеенные! И по одним только следам этих дрожащих пальцев, которые держали эти бумажонки, я читаю всевозможные драмы. Среди этих банкнот есть мятые, выцветшие, испещренные пятнами слез, свидетельствующих о трогательной борьбе между порядочностью и разорением; есть банкноты, совершившие кругосветное путешествие, будучи зашитыми за подкладку,– это заметно по тысяче складок, которые их покрывают. Другие, исколотые булавкой банкира и напоминающие кружево, сохраняют коммерческую жесткость и спесь, которые оберегают их от страстей разного рода. Иные из них я узнаю по запаху – эти, конечно, появились из кошелька той или другой знатной дамы. Но какими бы они ни были, они у меня, пачка их лежит у меня на столе вот сию минуту, когда я пишу тебе. Когда же моей руке хочется опереться на них, они упруго ее отталкивают, как сделала бы это мягкая подушка.

Ах, что за славная подушка! И уж она-то не из тех, что «набиты угрызениями совести», как те пресловутые подушки, о которых нам рассказывают мелодрамы; если она и наводит на меня бессонницу, так разве что от счастья. Еще раз – ура! Сознаюсь, дорогой друг: это было прекрасное время, да, прекрасное время, когда я получил это подкрепление, ибо мои войска постепенно покидали поле боя. Еще мгновение – и вот из всего имущества у меня осталось только мое человеческое достоинство. А ведь этого, откровенно говоря, недостаточно для того, кто привык обедать в Кафе де Пари и играть в вист в Клубе. Словом, я просто не знаю, что бы со мной было без этой благословенной пачки купюр. Нет, черт возьми, я не собирался пустить себе пулю в лоб – ты знаешь, что я человек мужественный. В сущности говоря, несчастье меня не пугает: оно интересует меня так же, как и любая другая задача, которую надо решить.

Итак, деньги наконец-то пришли под кров моего дома. Но знаешь ли ты, что пришло ко мне вместе с деньгами? (Ты будешь смеяться надо мной и будешь прав.) Любовь, дорогой Леопольд, любовь! Пишу эти строки и краснею как школьник. Я-то думал, что вполне излечился от Марианны; неужели я обречен вечно удивлять самого себя?

Но посмотрим: действительно ли я влюблен? Я хочу, чтобы ты решил этот вопрос, и потому постараюсь рассказать тебе все возможно более подробно. Да, как я предполагаю, ты получишь мое письмо рано утром; спокойно отложи его и позавтракай, а потом, когда взгляд твой прояснится, а губы будут еще горячими от кофе, возьми его так, как взял бы какой-нибудь фельетон; постарайся понять мои восторги и, подумав о том, сколь все это свежо, прости мне красоты моего стиля, а главное, будь ко мне снисходителен.

Итак, позавчера, 26 июля 1844 года, в половине первого ночи я полюбил девушку, наиболее достойную порицания из всех девушек в мире. Ее портрет я набросаю попозже – тебе от этого не уйти,– и с этой целью я уже послал слугу за целым горшком кармина, снега и перламутра.

Дело было за столом, в голубой гостиной ресторана «У провансальцев»; нас было семь человек, и среди нас – две женщины; если хочешь знать, это были актрисы, не уродливее других и с вполне сносным языком.

Мужчины были: Форестье, де Коломбен, Марк и один провинциальный увалень, которого привел Коломбен,– простофиля с драгоценными камнями на рубашке, на жилете и на пальцах. Фамилия его Беше; мне показалось, что все забавляются этим разукрашенным ослом. Я предоставил им свободу действий; сам я всерьез атаковал его за ужином – должен уведомить тебя, что я день ото дня все больше и больше увлекаюсь чревоугодием, и это приводит меня в ужас: говорят, что это порок человека конченого.

Внимание! Неожиданная развязка! Уже около четверти часа мы сражались на словесной дуэли за мясом во всех видах, когда дверь открылась, послышался шелест шелков, в комнате повеяло каким-то новым ароматом, и появилась розовая шляпка.

– Добрый вечер, Пандора,– сказал Марк.