Женщины нашего села

Теперь же Антон, узаконив с совестью истинные намерения, с легким сердцем ожидал приближающегося счастья. Но что самое удивительное в Загс молодые также поехали без спроса воли родителей невесты. «Грозный» Егор Филимонович почему-то не показывался на глаза. Да и Елену Викторовну жених видел однажды. Как раз за пару дней до теперешней поездки, когда он встречал их с Наташей с поезда после двухнедельного отдыха в санатории. Именно тогда, приехав, Наташа в окончательной мере осознала всю низменность и нечестность их отношений, скрываемых от родного отца и заставляющих мать находиться в преступной сделке с совестью.

Наконец все было честно! Антон оббежал машину и открыл дверь. Услужливая ладонь не поправила положения. Искоса миновав ее, Наташа направилась к месту походкой женщины, до глубины, уязвленной этим чувством. «Даже здесь настоять не может». Но настояла массивная дверь центрального Загса №1, не поддавшись скромным усилиям. «Может двери сгодится открывать?» – настроение Наташи поднималось. И в ее женихе отыскивалось что-то положительное.

– Тебе не кажется отсюда замечательный ракурс – она глядела на лестницу. – Ну, что ты там на улице? Посмотри, хороший? – отойдя с прохода, Наташа указала рукой наверх.

– Замечательный, любимая!

– Во мне умирает фотограф – вздохнула Наташа и стала подниматься, не менее строгим взглядом провожая виды Грибоедовского загса Москвы. Антон изо всех сил участвовал: забегал, замахал руками, стал хмуро всматриваться в пейзажи, низко нагибался, когда они проходили сквозь него.

– Да, тут бы «зеркалку!»

В тот момент Антон готов был подарить весь мир, не то, что «зеркалку».

– Но у тебя же скоро день рождения, любимая! А это такой день, когда…

– Антон, давай раз и навсегда договоримся, я буду просто Наташей! Других, пожалуйста, называй «любимыми», «милыми», «солнышками» – этим… этим никого не удивишь. Она отбросила руку Антона, незаметным теплом успевшую втереться к ней в доверие.

– Но я не собираюсь никого удивлять!?

– В этом нет ничего изысканного, я хотела сказать. «К чему я так сказала? Да ему все равно, что бы я вообще не сказала».

«Почему она обиделась? Я просто осел беспардонный! Зачем я открыто сказал о подарке?»

Молодые люди очутились в зале приема заявлений.

– Каждый своей рукой заполняет заявление, потом подойдете ко мне, вон к тому столу. Вы квитанцию оплатили? – сотрудница загса как-то болезненно посмотрела на Антона.

– А…а здесь можно? – у Антона пересохло во рту. Он почувствовал на себе заячью вину.

– Вы успеете, до обеда. Банк за углом. – Сотруднице хотелось, конечно, порекомендовать не торопиться, ни с оплатой, ни с обретением счастья, но выработанный годами опыт напомнил, что это ничего не изменит.

– Я мигом.

– Заявление заполни сначала! – Наташа почувствовала себя такой несчастной, что ее привел сюда «вот этот вот…», что попыталась встретить поддержку в глазах сотрудницы. Однако не получив ее ни в коем образе, кроме предостережения о том, что банк действительно через пятнадцать минут закроется, отвернулась и дала за отсутствие женского сострадания такого словесного пинка «косому», что несколько девушек из разных углов восхищенно подняли глаза на нее.

Антону снова повезло. Взмыленный, но счастливый, он, заполнив заявление, подошел к оформительнице документов.

– Молодой человек, я же сказала – вместе с девушкой! – Отсутствие воли у молодого человека начинало раздражать женщину.

Антон вернулся.

– Наташенька, она сказала…

– Я слышала… Ты можешь хоть раз что-то сделать правильно? – прошипела Наташа, и, махом рук прекратила все попытки к ней притронуться.

– Но ведь ты же сама…

– Тсс! – шикнула она, подойдя к столу и раскинув свои лучики по лицу оформительницы документов. Последняя, не выдержав напора, ответила тем же, но ей первой пришлось опустить глаза в свой журнал.

– Конец мая, начало июня, что желаете?

– В мае – нет. Ставьте тогда на тринадцатое июня – премило закончила Наташа.

Задать дежурный вопрос «А молодой человек согласен?» работница Загса не решилась. Ясно было, он на все согласен.

Глава 6

Из Загса Наташа вернулась измотанной. Сколько она передумала за последнее время! И не столько физический дискомфорт, и боль в теле доставляли неудовольствие, и не то даже, что жених был тюфяком. – Все такие! Непоправимую травму наносила душе потеря самого драгоценного в жизни – свободы! Эта мысль страшила. Да и тошнило ни по какой другой причине. Немыслимо было так в раз лишиться того, чем много лет кряду жила, дышала – ту власть и силу девичьей косы, которую заплетала безукоризненно. И не только окружающие глупцы, но и самые близкие долго не подозревали, что аккуратные школьные косички с хитрым вкраплением розовых бабочек, есть лишь образцовое искусство былой первозданности. Но именно оно было самым ценным и никогда не должно было умалиться. А теперь новые идеалы семейной жизни застилали необъятной рутиной прошлое, и так нестерпимо выдавливали слезы. Жалость к себе захлебнулась в рыдании.