Женщины Никто

С клубничным ароматом.

И какими‑то — чего только не придумают! — пупырышками.

Стыд‑то какой. Гадость. Она же… Она взрослая. Состоявшаяся, не дура, у нее на книжных полках сплошь букеровские и нобелевские лауреаты, да потрепанные томики классики. Наверное, из интеллигентной семьи. Хотя, возможно, просто следует моде. Накупила модно оформленную прозу, прочитать не удосужилась, а потрепанные томики приобрела в букинистическом отделе, потому что старые книги — это хороший тон.

Но она не выглядит пустой куклой, дешевкой, хотя из чувства социального протеста Анюте, может, и хотелось бы, чтобы оно было так. В таком случае ей было бы проще смириться с тем, что в свои тридцать восемь Полина молода и сексапильна, а она сама в свои всего лишь тридцать шесть — подбитый танк. С тем, что у Полины такие руки, будто она весь день отмачивает их в наполненной кремом ванночке, а у нее, Анюты, ладони огрубели, на коже вечные цыпки. С тем, что у Полины есть все, а у нее ничего. Хотя она тоже, тоже заслуживает счастья.

Но нет, Полина Переведенцева явно пустышкой не была. Стерва еще та. Истеричка с амбициями. Но не пустышка, не круглая дура, не потаскушка‑перестарок.

И вот этот презерватив, скукоженный, высохший, как сброшенная змеиная кожа. Валяется под диваном, и она, Анюта, должна, брезгливо подняв это двумя пальцами, выбросить в мусорное ведро. Потому что теперь это ее работа.

Значит, у нее есть любовник.

Может быть, даже не один.

Может быть, он намного моложе Переведенцевой — с чего бы взрослому мужику понадобился презерватив с пупырышками?! Зрелый мужик способен отличить то самое от глупой шелухи. Для взрослого, зрелого мужика любовница подобна хорошему вину, которое не надо облагораживать ни сырной закуской, ни хрустальным бокалом, потому что оно драгоценно само по себе.

В любом случае у Полины Переведенцевой есть секс.

А у нее, Анюты… Ох, да что там, смех сквозь слезы.

Однажды, в прошлой жизни, несколько лет назад лучшая подруга Тома спросила:

— Ну когда же ты бросишь страдать по своему Васе и заведешь себе нормального мужика? Время‑то идет!

Анюта удивилась. Ни на одну долю секунды, никогда, даже одинокими вечерами поздней осени, когда Лизавета где‑то гуляла в компании подруг, а она пила дешевое сухое вино, прислонившись лбом к оконному стеклу, не включая свет, роняя слезы в кадку с геранью, глупо тоскуя, даже тогда у нее не возникло мысли, что может быть кто‑то другой.

Обнимать другого, целовать твердые губы этого другого и готовить ему пирог с грибами, и крахмалить воротнички его рубашек, и подавать ему пальто по утрам, а вечером сидеть рядом с ним, другим, на диване, нежно привалившись щекой к его плечу. Нет. Это просто невозможно, невероятно, не про нее.

Однолюбка.

А может быть, это не ее честное мнение, а просто защитная реакция. Может быть, так Анюта защищалась от равнодушия окружающего мира. Ведь, положа руку на сердце, она никому не нравилась. Никто не оборачивался ей вслед, когда она шла по улице, даже если на ней было нарядное пальто. Никто не пытался познакомиться или даже запустить руку под ее юбку в переполненном автобусе. То есть, если бы кто‑то и запустил, то немедленно огреб бы оплеуху, она вовсе этого не хотела, она оскорбилась бы и расстроилась, но, Анюта не могла не констатировать, таких поползновений не было, никогда.

Взять даже Тому. У нее были какие‑то шуры‑муры то с заезжим дачником, то с командированным инженером, то даже — стыд и срам! Анюта так ей и сказала: стыд, мол, и срам! — с сантехником, проводившим плановую проверку труб. А ведь Тома тоже не топ‑модель.

— У меня блеск в глазах, — говорила она о себе самой. — А у тебя, Нютик, на морде написано, что ты унылая.

Анюта вымела из‑под дивана розовую открытку. Подняла, близоруко прищурилась. Приглашение на свадьбу. Курчавые ангелочки с толстыми ляжками умильно целуются, обрамленные витиеватой розовой рамочкой.

«Анатолий Бергман и Анатолий Копейко приглашают г‑жу Переведенцеву на торжественный ужин, посвященный их бракосочетанию».

Анюта даже пальцы разжала от удивления, и приглашение спикировало на пол. Куда она попала? Стыд‑то какой! Она считала, что таких вещей принято стыдиться, а не выпячивать напоказ.

В родном городе у Анюты была приятельница Лида, и вот ее вернувшийся из армии двадцатилетний сын вдруг стал вести себя как‑то странно. Ни с того ни с сего дал от ворот поворот официальной невесте, которая честно ждала его два года и с молчаливого одобрения родителей уже даже сшила у портнихи платье и фату. Сторонился старых друзей. Надолго запирался в комнате. Страдал. Худел. Хирел.

Лида сразу догадалась — несчастная любовь. Встретил кого‑то, сердце встрепенулось и никак не может отпустить, угомониться.

— Можешь рассчитывать на мою поддержку, сыночек. Хочешь, поедем к ней вместе?

— Вряд ли это, мама, получится, — криво ухмылялся он.

— Она тебя бросила? Собирается замуж за другого? — Лида мыслила принятыми категориями, но пыталась быть понимающей.

— Неважно. Главное, что мы не можем быть вместе.