Женщины принца Сигваля

— Нет, — говорит Оливия. — Ты сам привез меня сюда, и теперь придется терпеть. Не дергайся.

Очень боится, что поступает неправильно, что он сейчас разозлится окончательно… еще ударит… Что будет только хуже. Ему плохо. Но сможет ли она помочь?

— Тихо, — говори она, — успокойся. Если перебьешь все табуретки в замке, сидеть будет не на чем.

Он невольно фыркает.

Оливия только обнимает крепче. Чувствует его частое, неровное дыхание, чувствует, как колотиться его сердце. И вот что-то сейчас происходит с ней такое, что хочется зажмуриться и больше не отпускать.

Прижимается щекой к его шее… легкий запах его кожи… это просто так… ее сердце начинает чаще биться в ответ.

Тихо, тихо… осторожно гладит его по спине.

И потихоньку, понемногу, напряжение уходит. Вдох-выдох…

— Я напугал тебя, да? — говорит он, почти шепотом. Сам обнимает ее.

Не отпускать его. Только не отпускать…

— Да, — говорит она, все так же зажмурившись, прижимаясь щекой. — Я испугалась за тебя.

— За меня?

— Что с тобой происходит?

— Ничего, просто тяжелый день. Не бери в голову. Сломаю пару табуреток и успокоюсь.

Сигваль улыбается ей в ухо. Или всхлипывает. Не разобрать.

— И что, помогают табуретки? Легче становится?

— Не очень, — признается он. — Но иногда очень хочется что-то сломать. Не бойся. Только табуретки.

Он чуть отстраняется, заглядывая ей в глаза. Изо всех сил пытается улыбнуться. И в его глазах столько всего… не разобрать… И все еще затаенная ярость, и отчаянье, боль, и… страсть, желание, и чуть-чуть благодарность… и недоверие.

Ему тоже сложно довериться ей.

— Я не боюсь, — отвечает она, сразу на все.

Он облизывает губы и чуть судорожно сглатывает.

Касается ее щеки, гладит осторожно, чуть назад, к уху, прихватывая мочку пальцами, и немного вниз, по шее. Дыхание перехватывает…

Потом тянется к ней. Целует ее. Горячо и голодно, словно нет ничего важнее этого, ничего желаннее. Словно она безумно нужна ему, как воздух… Его пальцы на ее плечах, назад… на лопатках, он чуть поглаживает. И бросает в дрожь. Не от страха, от какого-то нового чувства, подступающего изнутри, Что-то сжимается в животе и ноет так…

На Оливии только тонкая сорочка, и если его пальцы сейчас стянут с ее плеч…

Она боится? Хочет этого?

Она и сама не знает.

Не понимает ни его, ни себя до конца.

Сигваль чуть отпускает ее, и долго смотрит в глаза. Так долго, что тревога вспыхивает с новой силой. Словно он хочет что-то сказать. Сожаление…

Молча, поджав губы.

И нет сил.

— О чем ты думаешь? — не выдержав, спрашивает она.

Он криво ухмыляется.

— Знаешь, что мне сейчас хочется больше всего? — говорит он задумчиво. — Взять тебя, бросить все и сбежать куда-нибудь на край света, где нас никто не найдет. И к черту… Ничего больше не надо.

У него чуть дергается подбородок.

Его глаза совсем темные в полутьме. Он действительно хочет этого.

— Все так плохо, да? — говорит Оливия.

Он вздыхает, отпускает ее.

Отходит в сторону. Наливает в бокал вина, немного пробует. Потом наливает уже в оба. Один протягивает Оливии. Словно тянет время. Словно хочет, но не может найти силы ответить. Он не привык говорить о таких вещах вслух.

Салютует ей бокалом и отпивает немного.

— Я бы хотела с тобой сбежать, — говорит Оливия. — Только вдвоем, и больше никого и ничего. Никаких принцев и принцесс. Все стало бы намного проще.

Сама удивляется, говоря это. Ведь чистая правда. Она бы хотела. Тихая спокойная жизнь где-нибудь… без всякой роскоши… без бремени власти и ответственности на плечах. Без забот и непростых решений, разрывающих на части. Просто ее мужчина… муж… без всего этого.

Сигваль грустно улыбается ей. Выпивает до дна, ставит бокал на стол.

Садится на кровать рядом. Дергает верхнюю пуговицу камзола, словно воротник его душит. Потом расстегивает все, снимает и бросает камзол рядом. Откидывается назад, на спину.

— Мой отец подписал отказ от претензий по Керольским землям, — глухо говорит он. — Бумаги в Бейону еще не отправили, но они у Тифрида. А Тифрид своего не упустит, твой отец хорошо платит ему. Я понимаю, что для тебя это скорее добрые вести, Бейона не потеряет, а, возможно, где-то даже приобретет… — он вздыхает. — Я должен вывести войска к первым холодам и распустить. Меня готов поддержать Хеттиль, с Тюленьих скал, Харольд Баргайр… возможно, Магнус Одде, герцог Биргира, но он не пойдет на прямой конфликт с короной. Тюленьи скалы против мощи Альденбрука и Уолеша — это ничто. Тифриду удобен слабый король, которым можно крутить, из которого можно тянуть деньги, а потом и вовсе подгрести все под себя.

Сигваль долго лежит так, глядя в потолок. Потом поворачивается к ней.

У него белое, словно неживое, лицо.

— Я не справляюсь, Лив, — говорит тихо, так спокойно и прямо, что замирает сердце. — Я не знаю, что делать. Мне не хватает ни сил, ни опыта, ни денег. Я влез в игру, в которую не умею играть. И втянул тебя.

Она садится рядом, на кровать, берет его за руку.

Никогда не видела его таким. В это невозможно поверить. И страшнее всего, что это не игра, он действительно растерян, устал и не понимает, как быть. Тот самый грозный, не сомневающийся в себе Сигваль…