Женщины Цезаря

– Вы совершенно лишены уединения, – сказал Цезарь, показывая на окна.

– Да, domine, со стороны главного перистиля. Но великий понтифик Агенобарб устроил нам собственный перистиль. Он возвел такие высокие стены, что нас никто не видит. – Она вздохнула. – Увы, это скрывает от нас солнце.

Они прошли в единственное общедоступное помещение, cella – маленький храм. Хотя в нем не было статуй, он был украшен фресками и обильной позолотой. К сожалению, там было недостаточно светло, чтобы оценить качество работы. Внизу с каждой стороны был выставлен ряд миниатюрных храмов на дорогих подставках – ларцов, в которых находились imagines старших весталок. Всех – с тех самых пор, как в далекие дни ранних царей Рима был учрежден их институт. Бесполезно пытаться открыть, чтобы взглянуть, какого цвета была кожа Клавдии или как она укладывала свои волосы. Слишком темно.

– Надо подумать, что можно сделать, – сказал Цезарь, возвращаясь в вестибул.

Здесь, понял внезапно Цезарь, лучше всего ощущалась древность этого места. Оно было таким старинным, что даже Лициния многого не знала. Она не могла сказать ему определенно, почему или с какой целью вестибул был построен именно так. От входных дверей храма пол поднимался на десять футов тремя отдельными пандусами, и каждый из них покрывали сказочно красивые мозаичные плитки со спиралевидными абстрактными узорами – стеклянные или фаянсовые, насколько мог судить Цезарь. Отделяли пандусы один от другого и придавали им изгиб две так называемые amygdalae – бассейны миндалевидной формы, выложенные почерневшими от времени блоками туфа. В середине каждого водоема имелся черный каменный пьедестал, на котором стояли половинки полого сферического камня с вкраплениями кристаллов граната, сверкавшими, как капли крови.

Стены и потолок вестибула относились к более позднему времени. Их отличало изобилие гипсовых цветов и решеток, выкрашенных разными оттенками зеленого и отделанных позолотой.

– Священная колесница, на которой мы увозим наших умерших, легко спускается по любому боковому пандусу. Весталок везут по одной стороне, великого понтифика – по другой. Но неизвестно, кто пользовался центральным пандусом и для чего. Может быть, по нему съезжала похоронная колесница царя, но в точности я этого не знаю. Это тайна, – сказала Лициния.

– Где-то должны быть ответы, – предположил Цезарь. Он вопросительно посмотрел на старшую весталку. – Куда теперь?

– Какое крыло дома ты предпочитаешь посмотреть сперва, domine?

– Давай начнем с вашего.

На той половине Государственного дома, где обитали весталки, располагались также хранилища и кабинеты. Это сразу бросилось в глаза, едва только Лициния провела Цезаря в длинную комнату. Атрий, или приемная обычного дома, превратился у весталок, которые были официальными хранительницами завещаний римлян, в хранилище. Помещение было хорошо оборудовано для этой цели. До самого потолка тянулись полки с ящиками для книжных корзин или свитков; повсюду стояли столы и стулья, лестницы и скамеечки. Имелось также несколько стоек, с которых свешивались большие листы пергамента, аккуратно сшитые из маленьких прямоугольников.

– Вон там мы принимаем завещания на хранение, – пояснила старшая весталка, указывая на уголок комнаты возле входной двери, через которую входили все желающие оставить свое завещание в атрии Весты. – Как видишь, оно отделено стеной от остального помещения. Хочешь посмотреть, domine?

– Спасибо, я хорошо знаю это место, – сказал Цезарь, которому много раз приходилось выполнять роль душеприказчика.

– Сегодня feriae, поэтому двери закрыты и никто не дежурит. Но завтра там будут работать.

– А в этой части комнаты находятся завещания?

– О нет! – ахнула Лициния. – Здесь мы только регистрируем их, domine!

– Так это регистрационная комната?

– Да. Мы записываем каждое завещание, которое нам приносят. Учитывается все: имя завещателя, его триба, адрес, возраст, время, когда принесено завещание, и так далее. Когда завещание входит в силу, мы выдаем его. Но записи о нем оставляем у себя навечно и никогда не уничтожаем.

– Значит, все эти корзины с книгами и ящики набиты записями о бывших здесь некогда завещаниях, и больше ничем? Только записями?

– Да.

– А это? – спросил Цезарь, подходя к одной из стоек, чтобы сосчитать количество пергаментных листов, свисавших с нее.

– Это наши справочники. Здесь указано, как найти все: от вопроса принадлежности того или иного гражданина к той или иной трибе до списков municipia по всему миру, – все, что находится у нас на хранении. Имеется здесь и полный список римских граждан.

На стойке висели шесть пергаментных листов шириной в два фута и длиной в пять. И каждый исписан с двух сторон. Почерк отчетливый, красивый, буквы читаются легко. Ничем не хуже почерка любого натренированного грека-писаря, известного Цезарю. Он оглядел комнату и насчитал тридцать стоек:

– Здесь наверняка есть и еще кое-что.