Женщины в Иране, 1206–1335 гг.

Эта история, во-первых, говорит о том, что покровительство христианству со стороны отдельных женщин продолжалось и после официального обращения монголов, вероятно, из-за их личной привязанности к этой религии. В то же время подобные случаи были редки, так что в начале XIV века покровительство христианству и буддизму в Иране угасало. Внутренняя борьба между различными монгольскими нойонами также могла быть фактором уменьшения числа покровителей христианства, поскольку постепенно формировалась более однородная монгольская и персидская элита, предпочитавшая ислам[391].

Тот факт, что в первый период монгольского владычества в Иране буддизм и особенно христианство привлекали большую часть женщин в плане патронажа, не означает, что ислам, религия регионального большинства, был обойден вниманием[392]. На фоне экспансии монголов в начале 1250-х годов мусульмане Центральной Азии также пользовались покровительством монгольских женщин. Сведения об этом немногочисленны, но во время правления Оргины-хатун (пр. 1251–1260) в Чагатайском ханстве зафиксированы некоторые свидетельства о том, что она поддерживала ислам [Nicola 2016]. Хотя в источниках нет конкретного упоминания о ее личных верованиях, некоторые авторы считают, что она была мусульманкой [Barthold 1956–1963,1: 46–47]. Она упоминается как благодетельница, которая желала добра мусульманам, но нет никаких конкретных свидетельств, что она поддерживала религиозное строительство или давала деньги мусульманским религиозным лидерам [Ayati 2004: 15]. И все же, если упоминания о монгольском патронаже в Центральной Азии немногочисленны, то некоторые редкие примеры женского патронажа ислама можно найти в ранний период Государства Хулагуидов.

Как мы уже видели, одной из дочерей Хулагу приписывается поддержка исламской общины. Кроме того, хотя Аргун был буддистом, Мустафи упоминает, что его дочь Олджей-хатун решила основать ханику, или дервишский монастырь, на месте могилы своего отца [Qazvini 2008: 69; Zipoli 1978]. Некоторые авторы интерпретировали это как акт нарушения корука новообращенной мусульманкой, дочерью Аргуна, заключающийся не только в оскорблении «тайного» места, но и конкретно — во вторжении туда «носителей исламской святости» [DeWeese 1994: 192]. Однако можно считать, что такое «нарушение» монгольской традиции имело место и при покровительстве суфийским постройкам от лица этой хатун, и в процессе исламизации, происходившем при Монгольском дворе. Дочь буддийского царя не просто построила место религиозного поклонения, чуждого религии ее отца, но сделала это на той горе, где покоилось его тело, которая, согласно монгольской традиции, должно было стать святым местом из-за нахождения там его захоронения. Это, на мой взгляд, хороший пример слияния монгольской традиции с местными религиями Ирана. Как уже упоминалось ранее, связь между монгольскими хатунами и суфизмом и его близость к ордам, несомненно, могли привести к появлению такого вида патронажа, однако примеры подобной связи в ранний период монгольского правления в Иране невелики. Хорошо известен случай Булуган-хатун «Бозорг», жены Абаки и Аргуна. Мелвилл отмечает, что она была связана с шейхами и защищала мусульман, несмотря на то что ее мужья благоволили христианам и буддистам[393].

Помимо этих примеров, большинство исламских фондов в этот ранний период были основаны женщинами, которые, хотя и были связаны брачными узами с монгольской правящей семьей, принадлежали к регионам Южного Ирана и Анатолии. Это интересно, поскольку может пролить свет на культурную ассимиляцию монголов, подчеркивая важную роль, которую тюркские женщины с периферии царства сыграли в исламизации Монгольского двора[394]. В провинции Керман во время длительного правления Теркен Кутлуг-хатун (пр. 1257–1283) покровительство исламу в виде строительства зданий стало обычным явлением. Хотя в местных хрониках нет четких сведений о том, была ли эта тюркская женщина мусульманкой с раннего возраста, она, несомненно, выросла как рабыня в мусульманской среде [Quade — Reutter 2003: 119]. Добравшись до вершины политической карьеры в регионе Керман, она поспешила обновить мечеть Джами в городе, лично профинансировав установку новой двери [Parizi 1976–1977:235,333]. Такая финансовая поддержка мусульманских учреждений способствовала формированию мнения, что «пожилая дама [Теркен Кутлуг] является образцом исламских добродетелей, защитницей шейхов и других духовных лиц, преумножая пожертвования и творя благочестивые дела» [Aubin 1995: 34–35; U^ok 1983: 64–65][395]. Помимо пожертвования на восстановление двери главной мечети Кермана, она внесла вклад в строительство некоторых других зданий в своем городе. Например, известно, что после ее смерти в Тебризе ее дочь Биби-Теркен отвезла тело матери обратно в Керман и похоронила в медресе, построенном по заказу Теркен-хатун и носившем в то время ее имя[396].