Женщины в России, 1700–2000

Но чаще всего сопротивление преобразованию гендерного порядка принимало более пассивные формы. В Средней Азии кампании по эмансипации женщин почти не встречали реальной поддержки на местном уровне. Помимо сопротивления отказу от чадры, жители Средней Азии уклонялись от законов, направленных на реформирование их семейных обычаев. Например, будущие мужья продолжали платить выкуп за невесту, только вместо скота предлагали деньги и называли это «свадебным подарком». Продолжались и полигамные браки. Среднеазиатские чиновники и члены партии были не более склонны идти на уступки, чем остальные. Власти затягивали дело, когда женщины пытались добиться развода. Они отказывались организовывать помощь, в которой больше всего нуждались женщины, пытавшиеся порвать с традицией: предприятия, где они могли бы найти работу; кредиты и семена для женских ферм; школы, учителей и книги для тех, кто хотел получить образование; клубы, где женщины могли бы встречаться друг с другом. Хотя Москва и Женотдел бросили все силы на кампанию по мобилизации среднеазиатских женщин, местные чиновники делали все возможное, чтобы саботировать эти меры. В результате женщин, откликнувшиеся на призывы партии, — в большинстве из социально маргинальных групп, например вдов или сирот, — часто ждала безработица, бездомность и нищета. Зимой 1928–1929 годов начались массовые голодные бунты: мусульманки требовали хлеба и работы.

Опасаясь окончательно оттолкнуть среднеазиатские элиты и испугавшись волны насилия, правительство в 1929 году отказалось от агрессивных методов. Не отступая от своих первоначальных целей, вместо открытой атаки партия приняла менее радикальный, более постепенный подход к изменению местных обычаев и семейных ценностей. Найере Тохиди говорит о негласной сделке, «неписаном уговоре», оставившем в неприкосновенности господство мужчины-мусульманина над его личной собственностью, то есть над женщинами и семьей — не только в Средней Азии, но и в Азербайджане[255]. В Азербайджане эта договоренность была достигнута после упразднения Женотдела в 1930 году и закрытия азербайджанских женских клубов в 1933 году, после чего «женский вопрос» был оставлен на усмотрение местной или национальной мужской элиты.

Рис. 20. Таджикская женщина открывает лицо

Тем не менее работа по вовлечению женщин в общественную жизнь и трансформации их публичного образа продолжалась. В конце 1920-х годов советские власти активизировали меры по повышению крайне низкого уровня грамотности среднеазиатских женщин. Начальное образование стало обязательным. Доля девочек среди учащихся начальной школы выросла примерно с 33 % в конце 1920-х годов до 48 % к 1940 году. Хотя начальную школу оканчивало гораздо меньше девочек, чем мальчиков, и девочки гораздо чаще бросали учебу или пропускали уроки из-за давления семьи, все же эти цифры свидетельствуют о значительном прогрессе. К концу 1930-х годов некоторые женщины начали получать высшее образование и профессиональную подготовку, особенно в области права, медицины, преподавания и науки. Советские школы прививали своим ученикам новый набор ценностей, побуждая их учиться, заниматься физкультурой и спортом, участвовать в публичных мероприятиях. В 1991 году, когда распался Советский Союз, уровень грамотности женщин Средней Азии был примерно таким же, как у их сверстниц в других странах, а их число в высших учебных заведениях превосходило число мужчин. В Азербайджане женщины также составляли около 46 % всех специалистов.

Давление с целью ввести в обиход другие советские стандарты также продолжалось. В конце 1920-х годов иметь жену, не носящую чадру, или быть женщиной без чадры стало признаком лояльности для членов партии в среднеазиатских республиках. Кампания по проверке, проводившаяся в 1928–1929 годах, была направлена на выявление всех членов партии, чьи семейные обычаи не соответствовали большевистским стандартам. Таких именовали «классово чуждыми» и считали плохим примером для соотечественников. В 1929 году высокопоставленный большевистский чиновник в своей речи риторически вопрошал, можно ли считать человека достойным звания коммуниста, если он запирает свою жену дома, держит ее под паранджой и не пускает на собрание[256]. Многие мужчины, не соответствовавшие этим стандартам, подвергались выговорам, публичным унижениям, исключению из партии и даже тюремному заключению. В Средней Азии террор середины 1930-х годов приобрел отчетливый гендерный оттенок. Среди обвинений в нелояльности, направленных против членов партии, бытовые преступления, то есть требование к женам закрывать лицо и противодействие женскому освобождению, занимали центральное место. Таким образом, продолжающееся сопротивление трансформации гендерного порядка не только политизировалось, но и становилось главным направлением атаки на так называемых врагов народа.