Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер

Но так ли это? И почему с таким волнением писали о декабристках А. С. Пушкин, А. И. Одоевский, П. А. Вяземский? И почему через полвека после восстания декабристов, когда русская женщина предъявила требования на самостоятельный труд, на образование, на участие в общественной жизни и влилась наконец в ряды революционеров, поэма Н. А. Некрасова о Трубецкой и Волконской была встречена с восторгом? Не потому ли, что многое роднило декабристок с первыми женщинами-революционерками?

Одиннадцать добровольных изгнанниц были самыми разными - по социальному положению и материальной обеспеченности, по характеру и уровню культуры. Из титулованной знати были княгини Мария Волконская и Екатерина Трубецкая (урожденная графиня Лаваль); Александра Муравьева - из графского рода Чернышевых, одного из самых богатых в России; Елизавета Нарышкина - дочь графа П. П. Коновницына, генерала, бывшего военного министра; генеральша Наталия Фонвизина - из старинного рода Апухтиных. Все они были не только знатны, но и достаточно богаты. А генеральша Мария Юшневская (урожденная Круликовская) похвастать богатством не могла. Получив разрешение на отъезд в Сибирь, она продала последнюю шубу и серебряные ложки, чтобы собрать деньги на дорогу. Такой же "середнячкой" была и баронесса Анна Розен, дочь первого директора знаменитого Царскосельского лицея В. Ф. Малиновского.

Есть среди одиннадцати и совсем незнатные. Так, Александра Потапова, дочь мелкого чиновника, еще в 1819 г., 17-летней девушкой, сошлась с родовитым барином В. Л. Давыдовым (братом Н. Н. Раевского по матери). Мезальянс этот долго (до мая 1825 г.) не был официально оформлен, поэтому уже после осуждения Давыдова его братьям пришлось немало похлопотать об усыновлении собственных детей "политически мертвым отцом".

"Безродной" была и жена армейского подполковника А. В. Ентальцева - Александра Лисовская. От своего первого мужа - игрока - она сбежала, оставив малолетнюю дочь. После смерти мужа-декабриста Александра Васильевна сильно нуждалась и жила на пособие от казны.

Две француженки - Полина Гебль и Камилла Ле Дантю - также не могли похвастаться высоким положением в обществе. Гебль, жестоко бедствовавшая в детстве, до замужества работала в Москве продавщицей модного магазина. Мать Ле Дантю была гувернанткой в доме будущих родственников - Ивашевых.

Отличались декабристки и по возрасту. Самые старшие - Юшневская и Ентальцева - приехали в Сибирь сорокалетними. Следующая по старшинству - Розен.

Остальные восемь родились уже в первом десятилетии XIX в. и приехали в Сибирь, когда им не исполнилось и 30-ти (Волконской не было и 22 лет, Муравьевой, Фонвизиной и Ле Дантю в момент приезда было по 23 года).

Но всех их, столь разных, объединила общность побуждений и судеб: добровольное изгнание в Сибирь вслед за "государственными преступниками", первыми российскими революционерами.

Уже сам факт приезда в Сибирь женщин, морально поддержавших осужденных революционеров, имел большой гражданский, общественный смысл. Об этом лучше всех и больше всех говорили и писали сами декабристы с такой восторженностью, характерной для их времени, которая в наши дни кажется даже чрезмерной...

"Слава страны, вас произрастившей! - восклицал с пафосом А. П. Беляев.-Вы стали, поистине, образцом самоотвержения, мужества, твердости, при всей вашей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши!"³⁸ Ему вторил Александр Бестужев: "И не стыдно ли было бы нам падать духом, когда слабые женщины возвысились до прекрасного идеала геройства и самоотвержения?"

Публичной поддержкой осужденных декабристов, своим добровольным изгнанием женщины создавали общественное мнение, которое и дальше укрепляли, открыто признавая - в письмах, а потом и в воспоминаниях - высокое благородство революционеров, их бескорыстное служение Отечеству.

Приезд женщин в Сибирь разрушил расчеты властей на полную изоляцию декабристов. Вырвав революционеров из жизни, Николай I надеялся предать забвению не только идеи, но и имена осужденных. Но приехала к мужу А. Г. Муравьева и через тюремную решетку передала И. И. Пущину стихи А. С. Пушкина. "Воспоминание поэта-товарища Лицея,- писал декабрист,- точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту"³⁹. Стихотворные строки рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.