Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер

Следует напомнить, что университеты той поры занимали особое место в научной, культурной и общественной жизни России. Они, прежде всего, были ведущими научными центрами, сосредоточивавшими всех крупнейших ученых страны. В более широком плане университеты выступали как ощутимые очаги культуры вообще, а на рубеже 1850-1860-х годов играли "очень видную просветительную роль". А. И. Герцен полагал, что истинное университетское образование могло соответствовать идеалу воспитания молодого поколения. Университет, в его представлении, развивал мышление, давал подлинные знания и к тому же учил "столько же, или еще больше, аудиторией, сколько кафедрой, юным столкновением, горячим обменом мыслей"⁹. Наконец, российские университеты буквально с момента их создания слыли очагами свободомыслия. "Лучшие надежды нашего отечества сосредоточиваются на университетах, - писал тогда Д. Н. Писарев,- университетская молодежь обыкновенно вносит в практическую жизнь честность стремлений, свежесть взглядов и непримиримую ненависть к рутине всякого рода"¹⁰.

А как же приняла женщин университетская среда?

Антонина Петровна Кравцова (Блюммер) на расспросы молодежи о том, "как же отнеслись к их вторжению в университет профессора, студенты и начальство", отвечала: "Сначала свистали, косились, говорили разные глупые дерзости, потом привыкли и перестали"¹¹. Но это слишком схематичное и, можно сказать, упрощенное объяснение. На деле все было значительно сложнее.

Университетская профессура раскололась в женском вопросе на два лагеря. Значительная ее часть, представленная в первую очередь молодым поколением, всячески поддерживала благородное стремление женщин. Характерной фигурой такого типа университетских ученых был, например, Иван Михайлович Сеченов - не только гениальный исследователь, но и талантливый педагог, пришедший преподавать "с готовым сочувствием", по его словам, стремлению русских женщин к высшему образованию¹².

В числе других передовых ученых Сеченов приложил немало усилий для открытия Высших женских курсов.

Следует отметить, однако, что даже сочувствовавшие женщинам профессора с трудом вырывались из плена прочных, хотя и изживавших себя традиций. К примеру, В. И. Герье, основавший первые Высшие женские курсы в Москве, признавался, исходя из собственного опыта ("как я сам мог удостовериться"), что женщины в университете (мужском!) "производили впечатление, что они не на своем месте"¹³. А М. С. Куторга, читавший в Петербургском университете курс античности, по свидетельству студентов, "частенько усиленно подчеркивал некоторые подробности, щекотливые для женщин"¹⁴.

Не говоря уже о ретроградах, считавших присутствие женщин несовместимым с достоинством научного учреждения, усматривавших в этом "начало деморализации", многие из профессоров не поняли серьезности стремлений "прекрасного пола" к высшему образованию, расценив его как простую моду. Поэтому первых вольнослушательниц в университетах встречали не только с доброжелательностью, но и с нескрываемым удивлением, насмешками, а иногда и враждебностью. Е. С. Некрасова надолго запомнила, в какое "замешательство" пришел библиотекарь Московского университета, когда вошла женщина и потребовала "Эмиля Руссо: "Сколько было разговоров, совещаний, прежде чем решиться допустить чтение для женщины рядом со студентом! В этот раз "Эмиль" хотя и был выдан, но нигилистку пригласили сесть в отдельной комнате".¹⁵

В Московском университете первыми стали посещать лекции сестры студента Н. С. Славутинского (близкого к П. Г. Заичневскому), дочери известного литератора С. Т. Славутинского. Вскоре, однако, студента вызвал попечитель и объявил, что уволит его из университета, если сестры не перестанут ходить на лекции. Слухи об этом быстро дошли до Лондона, и 1 марта 1861 г. в "Колоколе" появилась заметка "Салический закон в Московском университете", в которой было написано: "Говорят, что одной девушке, желавшей слушать лекции в Московском университете, было отказано, и даже с угрозой, что буде она не перестанет являться в аудиториях, то начальство примет энергические меры... Через несколько месяцев А. И. Герцену пришлось вновь вернуться к этому сюжету: в публикации "Позднее, но существенное дополнение" (1 сентября 1861 г.)¹⁶. В Москве говорили, что отец "преступников" объяснялся с попечителем, но услыхал в ответ, будто "барышни на лекции ездят для того только, чтобы подразнить студентов"¹⁷.