Женская верность

Устинья вскочила с сундука, метнулась к окну, постояла, прижавшись лбом к холодному стеклу. Не такой невестки ожидала она от степенного и рассудительного Ивана. Боже милостивый, как людям в глаза-то смотреть тапереча? Ить с кем только Марья не крутила? А може и не крутила. Напраслину-то возвести недолго. Ну, а с другой стороны, дыма-то без огня не бывает. Кабы точно знать, что дите наше. А так… Откажись Иван, всю жизнь будет душа гореть, вдруг свово бросили? И Устинье представилась картина, будто малец, в детской рубашонке до пят, плачет и тянет ручонки, а личико всё в грязи измазано, рядом Марья с каким-то кавалером и внимания на дитё совсем не оборачивает. А ребенок слезами исходит.

— Свят, свят!! — Устинья упала перед образами. — Господи, прости душу мою грешную. Да, пущай лучшей чужого на ноги поднимем, чем своего на поругание кинем, — Устинья крестилась и вроде как на душе легче становилось. Предстоял ещё нелегкий разговор с Иваном. Была и слабая надежда, что может Ульяна что по-своему повернула. Кое-как Устинья дождалась возвращения Акулины. Та выслушала спокойно.

— Ты погоди решенья-то принимать. Жениться-то не тебе придётся. А Ванька уже не маленький. За ручку не поведешь. Только сам решить может. Да и може мы чего не знаем. Вот придет, поговорим. Дите, конечно, жаль. Да кабы так не получилось, что и ребенку та жисть не в радость будет, и Иван с такой женой намыкается. Уж кусала бы собака, да не знамая. А Марью, рядом живем, как облупленную знаем. И дело не в том, что люди говорят. Свои глаза во лбу есть. Нет у неё стремления к семейной жизни. Всё бы гуляла, да веселилась, да и выпимши её видали не раз. И энто незамужняя девка. Так что сама рассуди, чего путного можно ждать? — от такой длинной тирады Акулина даже запыхалась, щеки покраснели, и она нервно поправила кончики платка на голове.

Иван вернулся поздно. Хмурый, и Устинье с Акулиной показалось, что спиртным пахнуло.

— Вань, али что стряслось? — Устинья решила подождать другого момента для разговора.

— Спать я, мамань, хочу.

— Ты б лучшей нам сказал, с какого такого праздника приложился? — не вытерпела Акулина.

— Да, тверёзвый я. Уж если совсем чуток.

— Ну, коли тверёзвый, то уж знай, что Ульяна к нам приходила. Уж думаю, и сам догадываешься об каком деле говорила, — Устинья было приготовилась лечь в кровать. Да и все остальные готовились ко сну, свет в комнате был погашен. Поэтому лица Ивана не было видно.

— Ну, чего ж теперь?

— Как чего? Дитё-то твое щёль?

— Думаю моё.

— А когда делал то дитё об чем думал? — вставила свое Акулина.

— Ну, теть Лина, будто не знаешь, об чем в таком разе мужики думают, — хихикнул Илья.

— Цыц. Погодь, дойдет и до тебя очередь, — но голос у Ивана был совсем не сердитый.

— Иван, девки возле тебя роем вьются, а Марья, сам знаешь, чего уж тут.

— Роем вьются, да в руки не даются, — опять влез Илья.

— Да кабы в одни руки, и разговору бы не было, — Устинья повозилась в темноте, устраиваясь поудобнее.

— Тебе решать. Только, как подумаю — вдруг наш и вправду. Будет безотцовщиной горе мыкать, — голос Устиньи звучал тихо и жаластливо.

— А вдруг нет?

— Илюшка, чего тебе неймется?

— А чего я? Чего? Вань, девки они знаешь какие?

Дружный смех раздался в ночной тишине и тут же погас. Слышимость в бараке была та ещё. А Татьяне и Таврызовым утром на работу.

— Ладно. Чего уж таперь? Как сам-то решаешь? — Устинья глянула в окно. Но с её места виден был только кусочек ночного неба с отсветом от полной луны. Звезду их с Тихоном было не видно. Что бы он сейчас сказал сыну?

— Кулинка, энто мы с тобой ставни закрыть забыли? Слышь?

— Слышу, слышу.

— А ставни я счас мигом закрою. Фуфайку накину, да выскочу. И, мамань, я, ежели вы не против, то это… ну… Оженюсь.

— А вдруг не твой!

— Сказал тебе, цыц.

— Чей бы бычок не прыгал, а теленочек теперь его, — Устинья не знала, стало ли ей легче от этого разговора. Но уж хоть как-то определилось.

— Всё, давайте спать. Из утра всем на работу, — и Акулина завернулась в стеганное одеяло, под которым она спала даже летом. И уже почти засыпала, когда привиделся ей Тимофей.

— Мамань, вон Ваньку-то почитай принудительно оженили, а обо мне уж и речи нет?

— Ты, щё? Ополоумел? Я тебе оженюсь. Как возьму полено возле печи, да как оженю тебя.

— Чем же я-то хуже?!

— Спи. Сказано, спи. Вот, Кулинку разбудил.

— Давай местами поменяемся. Женись, а я за тебя ещё погуляю.

— Ага, нашел дурака.

— Доколе будете языками чесать? Спите, — Акулина взбила под головой подушку, повернув другой стороной, чтоб сон не перебился.

Иван негромко завозился, одеваясь в темноте. Осторожно прикрыл за собой дверь. Следом в комнате быстро потемнело, это он закрыл ставни. Вернулся, разделся, крякнул с холоду и быстро юркнул под одеяло.

Не прошло и пяти минут как послышалось ровное, чуть прихрапывающее дыхание спящего Ивана.

И только Илья ещё долго крутился, вздыхал, вставал водицы попить…