Женская война

— Когда я спрашиваю, ваш ли это бланк, я разумею, как вы его получили? С согласия ли герцога д’Эпернона?

— Я получил этот бланк из его собственных рук, сударь.

— Так эта бумага не похищена и не вырвана силой?.. Я говорю не о вас, но о том, от кого вы ее получили; может быть, она досталась вам из вторых рук?

— Повторяю вам: она отдана мне самим герцогом добровольно в обмен на другой документ, который я доставил герцогу.

— А какие обязательства приняли вы на себя?

— Ровно никаких.

— Стало быть, владелец бланка без опасения может употребить его как захочет?

— Может.

— Так почему вы сами не пользуетесь им?

— Потому что, сохранив бланк, я могу получить что-нибудь одно; а отдав его вам, я получаю две вещи.

— И что же это за вещи?

— Во-первых, деньги.

— У нас их мало.

— Я сговорчив.

— А во-вторых?

— Чин в армии принцев.

— У принцев нет армии.

— Но они хотят ее иметь.

— Не хотите ли лучше взять патент на право набирать рекрутов?

— Я только что хотел просить его.

— Остаются деньги…

— Да, вопрос только в деньгах.

— Сколько вы хотите?

— Десять тысяч ливров. Я уже сказал вам, что не запрошу слишком много.

— Десять тысяч!

— Да. Надо же дать мне хоть что-нибудь вперед на вооружение и обмундирование солдат.

— Правда, вы требуете немного.

— Так вы согласны?

— Извольте!

Ленэ вынул готовый патент, вписал в него имя, сказанное молодым человеком, приложил печать принцессы и отдал бумагу Ковиньяку. Потом открыл сундук с секретным замком, где хранилась казна армии мятежников, достал десять тысяч ливров золотом и разложил кучками, по двадцати луидоров в каждой. Ковиньяк тщательно пересчитал их: пересмотрев последнюю кучку, он кивнул головой в знак, что Ленэ может взять бланк. Ленэ взял бумагу и положил в сундук, считая, без сомнения, что любая забота о безопасности столь драгоценного документа не может быть чрезмерной. В ту минуту, когда Ленэ прятал в карман ключ от сундука, вбежал лакей и объявил, что советника спрашивают по важному делу.

Ленэ и Ковиньяк вышли из кабинета. Ленэ пошел за лакеем, Ковиньяк отправился в зал пиршества.

Между тем принцесса приготовлялась к отъезду. Она переменила парадное платье на амазонку, годную для верховой езды и для кареты, разобрала свои бумаги, сожгла ненужные и спрятала важные, взяла свои бриллианты, которые приказала вынуть из оправы, чтобы они занимали меньше места и чтобы она могла в случае нужды удобнее продать их.

Что же касается герцога Энгиенского, то он должен был ехать в охотничьем костюме, потому что ему не успели еще сшить другого платья. Его конюший Виала должен был постоянно ехать рядом с каретой и, если нужно, обязан был взять его на руки и у везти на белой лошади — чистокровном скакуне. Сначала боялись, чтобы мальчик не заснул, и заставляли Пьерро играть с ним; но такая предосторожность вскоре оказалась совершенно бесполезной: принц не спал от мысли, что он едет как взрослый.

Кареты, приготовленные под предлогом необходимости отвести виконтессу де Канб в Париж, стояли в темной каштановой аллее, где невозможно было увидеть их. Кучера сидели на козлах, дверцы были отворены; все экипажи находились шагах в двадцати от главных ворот. Ждали только сигнала, то есть громких звуков трубы.

Принцесса, не спуская глаз с часов, на которых стрелка показывала без пяти минут десять, уже встала и направлялась к герцогу Энгиенскому с намерением вести его в карету, как вдруг дверь стремительно отворилась и Ленэ вбежал в комнату.

Увидев его бледность и растерянность, принцесса побледнела и растерялась.

— Боже мой! — вскричала она, подходя к нему. — Что с вами? Что случилось?

— Ах, Господи, — отвечал Ленэ с величайшим волнением. — Приехал какой-то дворянин и хочет говорить с вами от имени короля.

— Боже! Мы погибли! Дорогой Ленэ, мы погибли! Что нам делать?

— Есть только одно средство.

— Какое?

— Прикажите раздеть сейчас же герцога Энгиенского и надеть его платье на Пьерро.

— Да я не хочу, чтобы мое платье отдали Пьерро! — закричал маленький принц, готовый зарыдать при одной мысли об этом, между тем как Пьерро в восторге не верил своим ушам.

— Так надо, ваше высочество, — отвечал Ленэ тем строгим голосом, которому повинуются даже дети, — иначе вас и принцессу поведут в тюрьму, где сидит отец ваш.

Герцог Энгиенский замолчал; Пьерро, напротив, не мог скрыть своего восхищения и вполне предался шумному изъявлению радости и гордости. Их обоих ввели в залу нижнего этажа, где должна была совершиться метаморфоза.

— По счастью, — сказал Ленэ, — вдовствующая принцесса здесь, иначе Мазарини поймал бы нас.

— Как так?

— Потому что посланный должен был начать с посещения вашей свекрови и теперь ждет в ее передней.

— Но этот посланный короля, который, разумеется, должен присматривать за нами, просто шпион?

— Разумеется.

— Так ему приказано не спускать с нас глаз?

— Да, но какое вам дело до этого, кота он будет стеречь не вас?

— Я вас не понимаю, Ленэ.

Ленэ улыбнулся.

— Зато я понимаю, — сказал он, — и отвечаю за все. Прикажите одеть Пьерро принцем, а принца садовником. Я берусь научить Пьерро, как он должен отвечать.

— О Боже, неужели сын мой поедет один?