Женские истории пером павлина (сборник)

За столом сидели двадцать три человека. Это не считая самого инициатора встречи. Мнений было почти столько же, сколько было едоков и слушателей. Одни были категорично за: «Давно пора упаковать в осиновые смокинги этих господ-товарищей».

Другие на том же градусе накала против: «Обратно взад к райкомовским дуракам! Ну уж нет. Перетрется, мука будет. Потерпим».

Были и третьи: «Куда торопиться? У нас пока не каплет. Посмотрим».

Иллариону Платоновичу стало ясно, в городе трех революций отсутствует единство взглядов. Но он не Ленин и не ему убеждать, что вчера было рано, а завтра будет поздно.

– Все высказались? – молчание было знаком согласия. – Решим так. Нам, и правда, спешить некуда и не к лицу. Скажу, бардак, что устроил меченый и его кодла, к добру не привел и не приведет. Жить можно, конечно, и на параше. Но кто с этим согласится? Людям в Москве скажу, что питерские думают.

Выпили и закусили. Больше тут делать нечего.

– Это нехорошо, – начал смотрящий по Юго-Западу. – Людям знать надо точно, где мы будем. В своих норах каждый прятаться будет или вместях пойдем. Я так кумекаю: надо собраться в августе, под конец его. Подобьем бабки, сообразим, что к чему, и решим.

Кто бы из них знал, какие события развернутся в конце августа!

Вот тогда-то и подошла к Иллариону эта девушка:

– Мужчина не угостит девушку сигаретой?..

– Тебя как зовут? – девица успела одеться, пока Илларион принимал душ.

– Вчера ты звал меня Машей. Папа с мамой меня назвали Олей.

– Маша-Оля, марш на кухню готовить завтрак.

У мужчины не было и намека на стыд или сожаление, что он переспал с этой достаточно искусной проституткой. Это своеобразный санитарный ритуал. Не более.

Ровно в десять часов утра тридцать первого мая 1991 года девушка села в маршрутное такси на пятнадцатом километре Приморского шоссе.

Где она вышла из него или ее «вышли», никто не узнает. У Горького: «А был ли мальчик?» Мы скажем: «А была ли девочка?»…

Мы с Ваней через неделю, после того как открыли дверь загородного дома, полностью его освоили. Сын занял самую дальнюю комнату с выходом на террасу. Что же, он мальчик уже большой. Пускай у него будет отдельный выход. Я заняла ближайшую к главному входу комнату с двумя окнами.

Кстати, я не рассказала, что вообще представляет наш дом. Итак, это одноэтажное строение на каменном фундаменте высотой восемьдесят сантиметров. Двускатная крыша, имеющая одну крутую и другую пологие плоскости, крыта керамической черепицей.

Вход, как и положено, с восточной стороны. Крыльцо под далеко выдающимся вперед козырьком. К крыльцу ведет дорожка, выстланная битым кирпичом. Та в свою очередь обрамлена металлическими скобами.

Вот вы входите в дом и сразу попадаете в нечто подобное русским сеням. По одну строну дверь в туалет. По другую – в кладовку. Там хранится всякий шансовый инструмент. Таких лопат я раньше не видела.

Из «сеней» мы попадаем в большой каминный зал. О нем более подробно расскажу позже. В зале две двери напротив входа. Одна и ведет в мою комнату, а другая – в небольшой коридорчик.

Что-то я устала. Сказываются волнения последних дней. Камин растопил Ванька. Поразительная способность молодого организма приспосабливаться к новым условиям. Сколько часов провел за рулем авто! Недосыпал, ел кое-как. Утром, съев приготовленную самим же яичницу с ветчиной, чмокнув меня в щеку и бросив на ходу «Пока мам!», пошел на реку. Он еще там, в России, увлекался рыбалкой. Естественно, все рыбацкие причиндалы мы оставили там. Мальчик у нас сообразительный. Вот и сообразил. Удилище вырезал из ветки орешника, леску и крючки где-то нашел в кладовке.

Дрова потрескивают в очаге. Тишина и покой. Как же так, думаю я, я тут рассиживаю в тепле, пью припасенное кем-то, (а кем, кроме Иллариона или его порученцев?) виски и курю дорогие для меня сигареты по два доллара за пачку.

Незаметно для себя я засыпаю.

– Тамара Инина, встать, суд идет!

Жуть! Почему суд идет напрочь голый? Три бабы, и все разные.

– Суд постановил, – начинает вещать самая толстая, – приговорить тебя, сука драная, к пожизненному воздержанию. Будешь ты жить среди молодых и здоровых мужиков, но с ними тебе не спать. Тут откуда ни возьмись Илларион. В его правой руке большой нож, которым разделывают мясо. И начинает он кромсать теток. Кровь брызжет, и капли ее долетают до меня. Они отчего-то холодные. От этого я начинаю орать: «Не смей и меня кровью поливать!»

– Мам, ты что? – передо мной Ваня. Брызжет мне в лицо водой.

– А что, Ваня?

– Ты так кричала.

– Приснилось.

– Папа приснился?

– Почему ты так решил?

– Так ты ему кричала.

– Что?

– Ладно уж. Нечего всякую похабщину повторять. Лучше пойдем, я тебе покажу, чего я наловил.

На террасе в ведре штук десять в блестящей чешуе рыбин. Красота!

– Уху сварим.

– Может быть, пожарим?

– Нет, мам. Уху и на костре. Я и место на участке присмотрел.

Так и не дорассказала я вам, какой у нас дом. Пусть его. Как-нибудь в другой раз. Но что за сон! Чушь какая-то. Это было пятое июня.

К трем часам дня Иван разжег костер и начал варить уху. Через полчаса к нам на участок явился некий господин.