Женские истории пером павлина (сборник)

Прочь из этой парилки. На сытый желудок и идти легче. Не буду я ждать ни автобуса, ни трамвая. Дойду пешком.

Я вхожу во двор нашего дома, а папу выводят, именно так, выводят двое милиционеров, из нашего парадного.

«Папа!» – хочу крикнуть я, но комок застревает в глотке, и я молчу. Так, молча, я наблюдаю эту сцену.

Вот закрывается дверь и за ней скрывается непокрытая голова моего папы. Долго я стою у входной двери. Уехал папа и у меня как будто что-то оборвалось внутри. Защемило, замерло.

– Доигрался, интеллигент, – это соседка.

– Я тебе сейчас глаз выдавлю, сука, – как ошпаренная, отскочила от меня, вереща: – Сама сучка, отцовская дочка. Убивца.

Вот вы скажите мне, есть такое понятие, как предопределенная жертва? Или спровоцированное преступление. Ну как мне было не ответить этой хамке! Другой разговор, каким таким образом ответить.

Знаете ли, я Смольный институт благородных девиц не заканчивала. Я дочка всего-то доктора. Так что не обессудьте. Отлетела милая соседушка от меня шага на три. Зря, что ли, я зимой ходила на курсы самообороны.

Душ принять я успела. Через закрытую дверь при шуме льющейся воды я расслышала звонок в дверь. С мокрыми волосами, с каплями воды, стекающими с моего молодого и до чертиков красивого тела каплями воды, босая, слегка прикрыв грудь и бедра махровой банной простыней, я вышла в прихожую.

– Кто там? – что было мочи, крикнула я.

– Ваш участковый, – отвечали мне из-за двери, снаружи обитой клеенкой.

Не стала говорить привычное: подождите, мол, я только оденусь. Еще чего подумает нехорошее. Чего скрывать?

– Ой, простите, – а глаза так лупит на меня. В его глазах я так совсем голенькая. Мне потешно.

– Вы на кухню проходите. Я мигом, – и швырк в комнату к себе.

Накинула на голое тело халатик, растрепала волосы и пошла на кухню.

– Чаю хотите? – так полагается. Самой-то мне пить чаю не хочется. Я бы с удовольствием пивка выпила.

– Можно и чаю. Я к вам по делу. Вы, извиняюсь, где были, когда ваш папаша вашу мамашу резал?

– А когда он резал мою мамашу?

– Так-то вы не знаете?

– Не знаю.

И хватит тут ваши штучки ко мне примерять. Знаю я ваши прихваточки. Скажу то-то и то-то делала, так вы тут же: «А откуда вы знаете, когда преступление совершилось: мол, не вы ли папаше и помогали резать мамашу?»

Не будет вам чаю.

– Говорите, чего от меня хотите, и проваливайте. Мне заниматься надо, – вру, конечно. Я пива хочу. Надо успеть, пока ларек не закрыли.

– Отец ваш с матерью часто ругались?

– Никогда. Так, папаша иногда ремнем по попе отходит маму, но чтобы ругаться, так ни-ни. Она даже попросит: «Отстегай меня, любимый муженек, а то застоялась я», – я стебаюсь, а участковый серьезен.

– Что же, это бывает. У нас в деревне мужики тоже частенько своих баб вожжами обхаживали. Я о другом. Не было у них антиго… – тут он запнулся. Я помогла: – Антагонистических противоречий.

– Вот-вот. Именно так.

– В наших советских семьях антагонистических противоречий быть не может. Мы же руководствуемся Кодексом строителя коммунизма.

Как изменился в лице лейтенант. Слова кодекс и коммунизм подействовали на него подобно нашатырю, сунутому под нос.

– Мы понимаем. Люди культурные, – и молчит. Ему поручили допросить меня, а тут такая вот ерунда получается.

– Это хорошо, когда люди друг друга понимают. Чай-то пить будете?

– Пожалуй, пойду я, – сказал, но не уходит.

– Еще чего-нибудь?

– Я спросить просто так хочу. Что вы вечером делаете?

– Когда как. Иногда телевизор смотрю. Иногда читаю. Бывает, и с друзьями встречаюсь.

– Так я пойду, – мнется на пороге. Мне даже жалко его стало. Как-то сами пришли на ум слова – you is the grain, этакий сельский дамский угодник. Не хватает еще ромашки в петличке.

– Да уж не уходи, посидим, поокаем. Чаю не хочешь, так водочки выпьем.

– Так я тогда мигом, – выпалил и выскочил на лестничную площадку. А я, как дура, осталась стоять в прихожей с мокрой головой и высыхающими каплями на попе.

Этот милиционер какой-то чудной. Ему бы не в милиции служить, а клоуном на арене. И не белым, а рыжим.

До нашего «сельмага» ходу три минуты, а этот милиционер тире клоун ходил все полчаса. Но зато притаранил две сумки жрачки и выпивона.

Батон колбасы, ломоть со слоновью ногу сыра, две банки с маринадами. И тут же пакет с зефиром в шоколаде. Умудрился даже картошки прихватить. Чего там еще было, не перечесть. Две бутылки водки и 0,75 портвейна в отдельном пакете.

Стоит, мнется в прихожей. Настоящий деревенский Дон Жуа н.

– Ты чего не проходишь-то?

– Наследить боюсь.

Это надо же. Час назад вперся в квартиру в грязных сапожищах. А сейчас ему тапочки подавай.

– Нет у меня для тебя тапочек. Топай так.

Нет же. Скинул свои чеботы. Хорошо, не воняет.

Я пью водку, жую колбасу и слушаю этого, в общем-то, неплохого парня. Он рассказывает мне о своей деревне, о маме с папой, об их корове Звездочке, о соседской девчонке, которую он целовал за баней. Прямо, как в частушке: приходи ко мне за баню. Я тебя отбарабаню.