Иду, ноги еле передвигаю. А как же иначе? Сами соображайте.
– Повернись к свету, – губами причмокивает, будто конфетку попробовал. – Вот это фактура, вот это вид. Тут картоном не пахнет, – чуть ли не пляшет.
Девчонки загалдели, словно куры, согнанные с насеста: «А мы? А мы?»
– А вы, девочки, набирайтесь опыта. Жизненного в основном.
Он взял меня за руку и увел из мастерской. Впереди – киноплощадка. С ее резкими выкриками помрежа: – Где массовка, мать ее в корень?!
И усталым голосом режиссера: – Опять не так свет поставили.
Но это должно быть позже.
Пока же мы с этим кубинским рубщиком тростника вышли на Моховую улицу и двинули в сторону реки Фонтанки. Именно там я пила квас и потом долго слушала разглагольствования студентов кафедры монументальной живописи и употребляла теплый портвейн по одному рублю семьдесят копеек за бутылку.
– Предлагаю сейчас же отметить твое новое лицо.
– А можно попроще? У меня лицо одно, а вот лики могут быть разными.
– Да ты философ. Кстати, я не представился. Меня зовут Виктор. Победа то есть.
– Меня зовут Тамарой и это ничего не значит.
Идем по набережной, и нас обдают грязью машины.
– Слушай, Виктор, тебе не надоело быть мишенью для этих гадов. Пошли к Инженерному замку. Там машин нет.
– Мы идем в Дом кино. Потерпи.
Терплю. В Доме кино очень хороший буфет. Я же голодна. Кроме того, по секрету, там есть туалет. А он мне ох как нужен. В моем положении.
Петр, тот же первый император России, как стоял, так и стоит на граните. Какой-то мужик у его пьедестала торгует надувными шариками. Смешно. Кому нужны сейчас эти шарики. Нет никакого праздника.
Идем себе и молчим. И тут за нашими спинами как громыхнуло. Шарики те взорвались. Мужик стоит весь в копоти. Водород есть водород.
Как мы смеялись. Как смеялись. Люди стали оборачиваться. Милиционерам не смешно. Один кричит: «Ставь оцепление. Задержать всех».
Другой крутит руки обгоревшему мужику. Третий и вовсе ополоумел, орет: «Терракт! Терракт!»
Совсем недавно пристрелили брата убитого раньше их президента Джона Кеннеди Эдварда. Ну и что? Где они и где мы.
По общему курсу истории СССР, как мне помнится, последний террористический акт у нас был совершен в марте 1881 года. Взорвали тогда императора Александра второго. Кого тут-то взрывать?
– Пошли скорее отсюда, – голос мужественного человека дрожит.
– Ты что, – я перешла на «ты», – террорист? А, может быть, ты диссидент?
– Дура, пошли быстрее. Заметут, потом объясняйся.
Не стану же я ему говорить, что я секретный сотрудник милиции. Расписочка-то лежит в сейфике у товарища Панферова.
Хвать меня за руку и ну тащить. Такое не могли не заметить милиционеры. Тут нас и взяли. Моему мачо руки завернули за спину. Меня просто обнял мальчик. Держит сильно и горячо дышит в ухо.
У меня началась истерика. Я смеюсь. Он дышит. Виктора волокут по Кленовой аллее в сторону Манежной площади.
И тут меня как бы осенило, и я закричала: «Не того взяли, товарищи. Бомбист в Летний сад убежал».
Идиоты. Отпустили Виктора и бегом туда. Мальчик тоже отступил: «Простите», и за ними.
А Виктор, как его отпустили, так и сел на асфальт. Стыд какой! Под ним лужа.
– Уйди, сука, – это надо же, я и сука.
Вот так, милые мои, закончилось мое хождение в кино. Одно жалко, не удалось в тот раз выпить и закусить в буфете Дома кино.
Через неделю я подала заявление об уходе из театрального института.
– Почему ты уже неделю не выходишь из дома? – наконец-то обратил на меня отец.
– Иван-дурак сидел на печи? И я сижу. Это в традициях русского народа.
– Ты не Иван и время другое, – не хочет доктор медицины вникнуть в суть.
– Папа, я думаю.
– Думай в институте.
– Я ушла оттуда. Не вышло из меня актрисы.
– О боже! Ты что уже сыграла весь репертуар Александрийки?
– Для того чтобы проникнуться своей бездарностью, не обязательно забить все легкие пылью кулис. Какой бы театр это ни был.
– Твое чувство юмора не даст тебе пропасть. Помощь моя нужна?
– Одолжи рублей тридцать. Пойду работать, отдам.
Отец, молча, положил на прикроватную тумбочку две двадцатипятирублевых бумажки и вышел.
Хороший финал моего освоения профессии актера. Пятьдесят рублей…
Но как упоительны были ночи в общежитии театрального института!
Не получилось у меня с актерством, как не вышло и с делом инженерным. А мне уже двадцать лет. Кушать и пить хочется, как и всем живым и смертным.
Рассчитывать на то, что родители будут кормить, обувать, одевать тебя, не приходится. Стыдно же. Кое-какие денежки у меня есть. Подработала на детских утренниках. Но и тех – кот наплакал.
Лето. Июль жаркий и солнечный. В городе полно интурья. В основном это наши северные соседи финны. У них там, в стране Суоми, «сухой закон», так они тут утоляют жажду нашей водкой.
Вышла на улицу и стою, как истукан с островов Кон-Тики. Куда пойти? Где оттянуться?
Солнце припекает. Народ потеет. Естественный процесс, но до чего неприятный. Надо что-то делать.
Решаю быстро. Еду на Невский проспект в «Сайгон». Там уж наверняка кого-нибудь встречу. Будет с кем поболтать. Так сказать, излить душу.