Женские лица советской разведки. 1917—1941 гг.

Шкловский советовал ей обратиться к опыту современной модернистской литературы, в то время как Горькому были не по душе её подражания Пастернаку и Маяковскому. Он рекомендовал Феррари следовать в поэзии за Ходасевичем как преемником пушкинской традиции.

В своих письмах Елена уверяла Горького, что возвращение в Россию для неё невозможно из-за каких-то «прошлых ошибок», допущенных перед советской властью. В то же время опубликованные материалы указывают, что и в Берлине Голубовская-Феррари, под прикрытием литературных изысканий продолжала вести разведывательную деятельность и работу по разложению войск Антанты.

Творческие поиски за рубежом

В конце 1922 – начале 1923 года Феррари стала активным участником собраний Берлинского дома искусств, и её имя неоднократно упоминается в прессе. Тесно общается с художником Иваном Пуни, жившим неподалёку от неё в Берлине. Их соседство упоминается в повести Шкловского «Zoo, или Письма не о любви», где имеется и словесный портрет Елены: «У неё лицо фарфоровое, а ресницы оттягивают веки. Она может ими хлопать, как дверьми несгораемых шкафов…» Феррари выступала в Берлине также совместно с итальянским футуристом Руджеро Вазари. В 1923 году в Берлине (издательство «Огоньки») выходит сборник стихотворений Феррари «Эрифилли» (название – греческое женское имя, буквально «горячо любимая»). Планировались к выходу (в издаваемом Горьким журнале «Беседа» и отдельной книгой) её прозаические «сказки», которые в отличие от стихов Горькому нравились, однако публикация не состоялась.

Нелегальная работа в Париже

В ноябре 1922 года Голубовская была назначена помощником С.П. Урицкого, нового резидента Разведупра и ОГПУ в Париже после провала Я.М. Рудника, с февраля 1921 года являвшегося резидентом военной и политической разведки. Он был арестован французской контрразведкой и осуждён на 2 года тюремного заключения. Кстати, французам так и не удалось установить его причастность к советской военной разведке, иначе срок заключения был бы значительно больше.

Феррари была командирована в парижскую резидентуру в начале 1924 года под псевдонимом «Ирэн». Своим берлинским знакомым она представила эту поездку как вызванную своими литературными интересами. Шкловский написал для направляющейся в Париж Феррари, увлечённой авангардом в поэзии, рекомендательное письмо футуристу Илье Зданевичу с просьбой оказать помощь поэтессе.

Во второй половине 1924 года Елена Феррари под псевдонимом «Ирэн» прибыла в Париж, где заняла должность помощника резидента С.П. Урицкого. Вторым помощником у него была разведчица Мария Вячеславовна Скаковская (по другой версии – Скоковская), известная под псевдонимом «Соколова». В том же году она была направлена нелегальным резидентом военной разведки в Варшаву[355]. А разведчицу Феррари отправили с новым заданием в Италию. За время пребывания на итальянской территории она завербовал в качестве агентов римской резидентуры нескольких итальянцев, согласившихся работать на советскую военную разведку.

По пути во французскую столицу Елена на 2 месяца задержалась в Риме. Причин было несколько. Во-первых, она выполнила несколько заданий Центра. Во-вторых, встретилась с итальянским поэтом Р. Вазари, с которым была знакома ещё по Берлину. С его помощью ей удалось заключить договор с итальянским издательством о выпуске её книги стихов под названием «Prinkipo» на итальянском языке. Книга эта была напечатана на 64 страницах в 1925 году.

Это позволило ей закрепить своё положение в поэтических кругах ряда западных столиц, использовавшееся как прикрытие её разведывательной деятельности.

Ситуация на грани провала

Однако М. Горький, успевший узнать её получше, в письме Елене от 11 января 1923 года заметил: «И поэзия для вас – не главное»[356]. Да, что и говорить, прозорлив был «буревестник революции». Однако и начинающая поэтесса тоже была не проста. В своем письме от 22 апреля 1923 года она отвечает Горькому: «Литература у меня не главное, а единственное…»[357]

В этом же письме она упоминает о каком-то разговоре с сыном Горького о том, что говорили о ней «в доме Горького». Упоминает слова Горького о том, что её биографии для него не существует. Она писала: «… я твердо знаю, что никто на моем месте не сделал бы ничего лучше и больше моего и не работал для России в революцию с большим бескорыстием и любовью к ней»[358]. Здесь же она с горечью сетует на то, что ей очень больно осознавать, что Горькому для хорошего отношения к ней нужно вычеркнуть её биографию. Маститый писатель в ответном письме от 24 апреля 1923 года вынужден оправдываться. Он пишет о своём впечатлении на её рассказ о своей биографии. Уточняет, что биография – это одна из деталей его личного впечатления. «Человек говорит о себе, – подчеркивал Горький, – всегда неверно». И тому «множество причин невольной лжи человека о себе самом»[359].