Женские праздники (сборник)

— Считай, что платит мой очкарик за то, что я сделал ему рекламу. — Он укоризненно взглянул на продавщицу. — Ну, что же вы, мамаша?

Женя заперла изнутри дверь их номера.

— Ты чего? — удивился он.

— Не выпущу! Он будет три дня развлекаться, а я тут…

— Женька, брось дурить.

— Пощелкать ему захотелось! — она оттеснила его вглубь комнаты. — Щелкунчик!

— Жень, у нас мало времени…

— У нас? — она округлила глаза. — У нас с тобой, Лешенька, вагон времени. Большой такой, мягкий-мягкий и пустой-препустой вагон на двоих…

— Эй!.. — Алексей тихонько подул ей в ухо. — Сонюшка!..

Он стоял, одетый, на коленях возле кровати, за окном начинало смеркаться, а она все спала.

— Встава-ай, — он потряс ее за плечо, — вставай, а то без нас все выпьют.

Она замотала головой, не открывая глаз.

— Тебе же хуже, сейчас я буду петь колыбельную!

Губы у Жени дрогнули в улыбке, а между тем Федоров приступил к исполнению страшной угрозы:

Чтобы твой сон
был, как речка, глубок,
спать ложись
на белужий бок.
Но не забудь,
совсем засыпая,
перевернуться
на спинку минтая.

Если куплет он спел еще сносно, в меру отпущенного слуха, то от припева задрожали стекла.

Спи, мой рыбенок!
Спите, рыбятки!
Завтра спросонок
съедим по лошадке!

— Сумасшедший, — Женя села на кровати.

— Я за сигаретами. Пять минут на сборы.

Буфет почему-то оказался закрыт. Он спустился в холл стрельнуть сигаретку. Курил, поглядывая на часы, — ну сколько можно там возиться!

Женя наспех причесывалась, когда зазвонил телефон.

— Алло? Я вас слушаю… — Пожав плечами, она положила трубку.

Женя проверила сумочку, потянулась к выключателю — звонок.

— Алло! — Противное молчание в трубке. — Говорите!.. Вам, может быть, Федорова?

Отбой.

— Идиоты!

Она вышла, хлопнув дверью. Пока шла к лифту, она несколько раз обернулась. В машине, как только заработал мотор, Женя резко сказала:

— В автосервис!

— Ты в своем уме? Нас давно ждут.

— Подождут!

— Жень, уймись.

— С тобой, Федоров, иначе нельзя.

Он изменил тактику:

— Ты посмотри на часы. Какой автосервис?

Женя поджала губы. За всю дорогу она не проронила больше ни слова.

Владас показывал им свой дом. Тут было на что посмотреть. Строили по принципу Фрэнка Ллойда Райта: чтобы и душе свободно, и телу удобно.

— Это тоже ты? — Федоров показал в окно на сад камней.

— Нет, это уже Дана, я только материал подносил.

— А почему все камни красные? — Женя наконец нарушила обет молчания.

Они гуськом спускались по винтовой лестнице.

— Тут неподалеку есть развалины замка, вы проезжали. На его строительство будущий владелец согнал крестьян с окрестных деревень и велел отбирать у них яйца и творог…

— А мясо? — полюбопытствовал Алексей.

— Мясо мы в раствор не кладем, — усмехнулся Владас. — Кое-кто взбунтовался, детей кормить надо, тогда он приказал схватить самых строптивых и… чтобы другим неповадно было. А кровь велел в раствор добавить для крепости. Эти камни потом многим пригодились.

— Растащили замок по камешку, — вставил Федоров.

— Почему растащили — валялись. Другое время, другие феодалы.

— Спас на крови.

— Спас? — переспросил хозяин.

— Женя у нас мистик, — объяснил Алексей. — Судьба складывается из кирпичиков случайностей, каждая из которых неотменима. Генрих Плантагенет попарил ноги в горчице, уссурийский тигр закусил олениной, в Нью-Йорке забастовали мусорщики, и что мы имеем в результате? Парниковый эффект!

— Логично.

Они сидели в каминной за большим дубовым столом, окруженные акварелями, — розовый куст, полевые ромашки, распустившийся пион, пион увядший. Застолье шло к концу. Дана показывала гостье папку с карандашными рисунками, тоже цветочными. Федоров с Владасом решали мужские проблемы.

Еще один персонаж, литовец с птичьим лицом, как бы читал в углу на отшибе. Рядом с Юрисом (так звали литовца) стоял магнитофон, пришепетывавший по-польски что-то роковое и страстное, и когда женщины понижали голос, он тоже незаметно приглушал звук, чтобы не пропустить их разговора.

— С главным я в принципе договорился. — Федоров подлил себе и Владасу. — Статью дашь на полосу, а дизайн — на цветной вкладке.

— С меня причитается.

— Пошел ты знаешь куда.

— Слушай, как Миша?

— Горский? За рекой в тени деревьев.

— Уехал? Да ты что!

— Ритку помнишь?

— Спрашиваешь! — просиял Владас. — Ты, когда она поступала в медицинский, торжественно завещал ей себя со всеми потрохами, а она…

— Тоже за бугорком.

Они молча выпили.

— Одни цветы? — спросила Женя.

Дана развела руками, словно извиняясь за скромность своего дарования.

— У вас есть в Москве единомышленник. Был. Рисовал какой-нибудь тюльпан, фиксируя каждый миг увядания. А сам умирал от рака. Себе, можно сказать, ставил опосредованный диагноз. А этот быт! Подвал, протечки, ржавая раковина…

— Вы его знали?

Женя задумалась.

— И да и нет. Это я уже после поняла. Пришла и впервые не вижу этой раковины, и плесени на стенах… одни цветы. Умер в саду.

— В саду… красиво.