Женские праздники (сборник)

— Вот как.

— А на ковре, — Коля как бы задумался, — на ковре кое-где осталась кровь.

— Да ты, я вижу, зря время не терял.

— Так точно, не терял, — от похвалы Брянцев зарделся как барышня. — Этот след я сейчас прорабатываю.

— Все это очень интересно, и как читателя, Коля, ты меня заинтриговал. И все ж таки этого мало, чтобы предъявить ему обвинение. Так что с подпиской о невыезде мы с тобой, Коленька, погорячились. И негативчики придется ему вернуть.

— Мало, говорите?

— Мало, мой колокольчик.

Брянцев глубоко вздохнул и положил перед следователем еще одну бумагу.

— А это что?

— Швейцар в гостинице. Около часу дня, то есть за два часа до того, как потерпевшая села в машину с неисправными тормозами, швейцар видел, как Федоров ковырялся в «Жигулях».

— Так?

— Швейцар потом посочувствовал ему — что, дескать, плохи дела? — а тот в ответ: «Все отлично, отец!»

— Но ведь он мог и не тормозами заниматься. Поди докажи.

— А нечего доказывать, вот его собственные показания. Читаем: «Неисправность тормозов я пытался устранить в день аварии, но не успел…»

— Н-да, это все меняет, — следователь устало откинулся на спинку стула, и Коля отметил про себя, какое у него землистое лицо и как шея собирается дряблыми складками над несвежим воротничком. И впрямь старику пора на пенсию. — Хорошо, готовь материал, будем решать вопрос о передаче дела в прокуратуру.

Лицо Брянцева озарила совершенно детская улыбка. Он уселся за «свой» стол и с увлечением принялся за работу.

— Одно мне непонятно…

Коля оторвался от бумаг и предупредительно посмотрел на шефа:

— Да?

— Какой ему резон на себя наговаривать?

Следователь и Коля Брянцев сидели в маленьком кинозале. Н. Н. дал знак, свет погас, и на экране пошли фотографии. Профессиональные, броские. Женя на улицах города. Женя в летнем кафе. Женя на пляже. Женя, Женя, Женя. Улыбающаяся, счастливая. Такой она была с Федоровым. За два дня, за день, может быть, за час до своей гибели. Чему она радовалась? Кому улыбалась?! Неужели не понимала, какой оборотень вошел в ее жизнь? Вошел, чтобы ее отнять.

— Н-да, история, — пробормотал следователь себе под нос, затем полуобернулся и громко попросил киномеханика: — Слушай, прокрути еще разок!

1986

Синхрон

По шоссе мчалась машина, видимость была хуже некуда, но не из-за дождя или тумана — у человека, сидевшего за рулем, неудержимо текли слезы. Из динамиков звучал завораживающий хриплый голос, певший что-то по-английски, однако постепенно и почти нечувствительно для слуха его вытеснял другой, в той же тональности и того же тембра, только русскоязычный:

Кто в дыму огня, кто в волне морской,
кто средь бела дня, кто в кромешной тьме,
кто отринув страх, кто дрожа как лист,
кто с легким сердцем, кто в мучениях…
Прислушайся: кто призывает на помощь?[1]

Мы не знаем, как был одет мужчина в этот теплый майский день, но во всем его облике, в каждой детали чувствовалась порода.

Присмотревшись, можно было заметить, что губы мужчины едва заметно шевелились, но даже когда они намертво сжимались, песня загадочным образом продолжала звучать — не иначе как в его воображении. Удивительно, как точно он копировал манеру исполнения. Но самое удивительное — почти дословно совпадали оба текста. Впрочем, все объяснялось просто: Олег Борисович Огородников был по профессии синхронист-переводчик, один из лучших, если не лучший в своем деле.

Кто открывши газ, кто приняв снотворное,
кто от любви, кто от ревности,
кто бритвой полоснув, кто дернувшись в петле,
кто пресытившись, кто от голода.
Прислушайся: кто призывает на помощь?

Он поднес к глазам визитку, на обороте которой был адрес — конечная цель его странного путешествия. Нет, он был не в состоянии прочесть чужие каракули. Хотя он и без чертежа помнил маршрут. Каких-нибудь два с половиной часа, и он увидит.

Кто угодив под камнепад, кто из-под колес,
кто на честном пиру, кто один как перст,
кто возвысившись, кто впав в нищету,
кто отчаявшись, кто уверовав…
Прислушайся: кто призывает на помощь?

Всё? Ах да… Ритуальная записка.

Но что он может напоследок сказать жене? Дочери? Еще, чего доброго, решат, что он это сделал им назло. Нет, лучше не оставлять письменных улик. Он порвал на мелкие клочки начатую записку и выбросил в окно.

Когда он сунул голову в духовку, галстук назойливо зашлепал по лицу. Он начал было развязывать галстук, но передумал, заколол булавкой. И все равно из этой затеи ничего не вышло. Он задыхался.