Женские убеждения

В вестибюле подавали напитки и канапе: легкие итальянские коктейли, тартар из тунца с желе из юдзу. В укромном месте расположились маникюрши – здесь женщины сидели, растопырив пальцы. Тут и там в открытую кормили грудью – и никто не пялился. В уголке пользовалась большой популярностью феминистка-ясновидящая. Все участницы были богаты и прогрессивны, верили в равенство, поддерживали деньгами левых или левоцентристских кандидатов и покупали билеты на такие вот мероприятия, чтобы посмотреть вживую на самых разных выступающих, в том числе киноактрис и женщин-кинорежиссеров. Участницы были хорошо одеты – целое море пастельных тонов с редким вкраплением базового черного, потому что хотя все происходило в Калифорнии, но и здесь чувствовались нью-йоркские тенденции. Ключицы были на виду, на них блестели неброские ювелирные украшения, голоса звучали озабоченно, в них вторгались знакомые вопли, которые часто слышны в ресторанах, где за одним столом сидит большая женская компания. Эти вопли были всем знакомы: ими женщины выражали радость от общения друг с другом.

Грир Кадецки и Лупе Изурьета стояли рядышком и наблюдали. Они прилетели из Нью-Йорка, на следующий день после того, как Лупе привезли из Эквадора. Лупе – миловидная, чуть за двадцать, в желтом платьице – страшно вымоталась и теперь очень нервничала в огромной толпе. Грир спросила, хочет ли она что-нибудь съесть, радуясь возможности пустить в ход свой школьный испанский, который изучала еще в Макопи, а потом подвела Лупе к одному из длинных, как посадочная полоса, столов – но девушке из Эквадора еда, видимо показалась слишком странной: она казалась странной даже самой Грир. Выпендрежная еда для богатеньких.

– Нет, – ответила Лупе мягчайшим голосом, который напомнил Грир ее собственный голос в те времена, когда все только начиналось. Она и сейчас не умела говорить громко, но все же сильно продвинулась вперед.

Их разыскал кто-то из техперсонала и сказал:

– Пора вам обеим вешать микрофоны. Начало через пятнадцать минут. – Заведя их в комнату за сценой, он достал оборудование и осведомился: – Ну, кто первый?

Грир попыталась объяснить Лупе, что будет дальше. Но договорить не успела – техник залез Лупе под воротник, чтобы закрепить микрофон – она отшатнулась, ахнула.

– Ничего страшного, – успокоила ее Грир, хотя понимала, что Лупе очень страшно – все произошло слишком неожиданно. Потом техник убрал руку, Лупе облегченно выдохнула. Грир в жизни еще не видела такого запуганного человека – в самолете из Нью-Йорка до Лос-Анджелеса Лупе всю дорогу сидела молча. Видимо, точно так же она молчала и во время очень долгого перелета из Кито в Нью-Йорк: на самолете она летела первый раз в жизни.

– Все хорошо? – спросила Грир.

– Все в порядке, – ответила Лупе, хотя по виду это было не так.

Грир и самой было страшновато. Ей совсем не хотелось произносить эту речь. Когда Фейт сделала ей в октябре такое предложение, Грир решила, что та просто шутит.

– Зайдите ко мне в кабинет, – попросила тогда Фейт. Грир шагнула в белое пространство, оглядела стены, которые за это время успели покрыться фотографиями девушек и женщин.

– Грир, – произнесла Фейт, – настал ваш час.

А потом рассказала, что просит Грир поехать в Лос-Анджелес и выйти на сцену вдвоем с девушкой из Эквадора, представить ее, а кроме того, написать для нее текст, а еще – написать и произнести собственную вступительную речь о наставничестве.

– Я не смогу, – в ужасе выдавила Грир.

– Почему?

– Я не умею произносить речи. Только писать их для других. Ну, раньше писала. Короткие.

– Всем нам рано или поздно приходится произнести свою первую речь, – напомнила Фейт. – Сколько вам лет, двадцать пять?

– Двадцать шесть.

– То-то же. Самое время.

Грир не могла сообразить, зачем Фейт ее в это втравила. Вспомнила слова, которые Фейт однажды произнесла на общем собрании: «Мужчины позволяют женщинам главенствовать только там, где сами главенствовать не хотят». Она имела в виду – главенствовать в вопросах ведения хозяйства, воспитания детей, взаимоотношений с их друзьями и учителями, принятия всех решений в домашней сфере. Похоже, Фейт, как один из упомянутых мужчин, решила перепоручить Грир то, что не особенно хотела делать сама. Похоже, Фейт было недосуг произносить эту речь, вот она и решила перепоручить ее Грир – передала ей главенство, чтобы от него избавиться. Грир заметила, как Фейт в тот момент бросила взгляд на свои минималистские настольные часы, точно психотерапевт перед окончанием сеанса. Грир слишком задержалась в ее кабинете. Похоже, надо для упрощения дела согласиться.

– Ладно, хорошо, договорились, – произнесла Грир с наигранным оживлением. – Считайте, что вы меня пристрелили, – добавила она, поднеся палец к виску и вымучивая смех.

Тот дурной момент миновал. Чтобы дурной момент миновал, достаточно смириться с ситуацией. Это верно во всех областях жизни, хотя «Локи», в частности, пропагандировал идею, что смиряться нельзя. Грир встала, собираясь уйти, а Фейт подняла на нее глаза и добавила:

– Вам это пойдет на пользу, обещаю.