Женские убеждения

– Я не из вежливости предлагаю, – добавила она, и предлагала действительно от всей души, потому что Грир была одним из ее достижений. Она явственно повзрослела, оказалась надежной, преданной, умной, скромной – именно такого человека стоит брать на работу и продвигать по службе. Но сейчас Грир явно в тупике, нужно напомнить ей о том, зачем она вот уже четыре года работает в «Локи». Дай ей такую возможность, подумала Фейт.

Кроме того, Линкольн был прав: Фейт устала, переработалась. Ей уже исполнился семьдесят один год, и хотя некоторые утверждали, что нынешние семьдесят – это бывшие сорок, она-то понимала, что это не так. Вот и в сегодняшнем массаже она нуждалась просто отчаянно. Хотелось пролежать на этом столе тысячу часов, пусть эта поджарая женщина молотит ее по спине, раскладывает нагретые постукивающие камушки по позвоночнику, втирает детское масло в шею, пока шея не станет гибкой тесемкой, некрепко привязанной к голове, а голова – легкой, как воздушный шарик. Фейт страшно утомила жизнь в таком темпе, ей противна была сама мысль о том, чтобы в ближайшее время выступать на очередной конференции – особенно учитывая, в каком ключе эти конференции теперь проходили.

Никаких больше ясновидящих. Никакого пеликанового масла.

Пусть выступит Грир. Это будет даже символично.

Пока Фейт обдумывала все это, массажистка перебралась на другой край стола и стала растирать ей ноги.

Нажала на какую-то точку под большим пальцем стопы, Фейт вздрогнула, и тут же в голове сложился список из двух пунктов:

1) Устроить встречу с Грир, обсудить Лос-Анджелес. Выяснить, знает ли Грир испанский, – это будет очень кстати.

2) В целом воодушевить Грир Кадецки. Ее необходимо воодушевить. Как и всех остальных.

Фейт, хотя и смутно, но помнила ту их первую встречу, в колледже у Грир. Грир была такая умненькая, тонко чувствующая, а кроме того, на нее давили сложные отношения с родителями. Разумеется, Фейт тогда вспомнила собственные сложные отношения с родителями в молодости. И те, и другие родители мешали дочерям двигаться вперед, хотя при этом и любили их. Фейт была тронута, когда увидела это в Грир, и тогда – порой трудно бывает объяснить свои собственные поступки – она дала Грир Кадецки свою визитку, как иногда и до сих пор давала молодым женщинам, с улыбкой, которая, как она надеялась, для них окажется значимой. В данном случае так и вышло, поскольку Грир до сих пор работает в фонде.

А Фейт, теперь уже безусловно пожилая женщина, по-прежнему вспоминала про родителей с нежным смешением чувств – несмотря на то, как несправедливо они с ней поступили полвека тому назад. Просто они хотели как лучше, были людьми своей эпохи. Ей и сейчас хотелось плакать, когда она вспоминала родительскую нежность, игры в шарады и как они с Филиппом бегали по квартирке в Бенсонхерсте после ванны, визжали, и от них так приятно пахло, а потом мама, точно тореадор, ловила их полотенцем. Повсюду оставались отпечатки мокрых ног, которые, впрочем, быстро высыхали без всякого следа.

Родители мешали ей двигаться вперед, ее это бесило, однако продолжалось недолго. Брат не принял ее сторону, поначалу она на него обижалась, а потом обида утихла, ведь жизнь шла дальше – ее жизнь, совсем не похожая на его: кончилось тем, что они перестали чувствовать себя родственниками, а уж тем более близнецами. Лежа на столе, Фейт пыталась мысленно поставить галочку: она первой позвонит ему в их общий день рождения через несколько месяцев, она ему, а не наоборот. Встанет в этот день пораньше, позвонит первой, спросит, не собираются ли они с Сидель в ближайшее время на Восточное побережье. «Было бы так здорово, – скажет она. – Можем даже поиграть в шарады. Начинайте упражняться».

Внезапно руки, разминавшие ее тело, перешли к рубящим движениям, ожесточенно молотя по старым ее костям, которые многое повидали, а теперь, похоже, утратили былую прыть.

– Готово! – выкрикнула массажистка Сью и крепко хлопнула Фейт по ляжкам – звук получился раскатистый, победоносный.

Глава девятая

День, когда на конференции по наставничеству в Лос-Анджелесе должна была прозвучать та самая речь, выдался знойный – хотя было уже начало декабря. Лос-Анджелес вообще встретил их жарой, смогом и суетой, хотя об этом и не говорили в культурном центре, да там это и не ощущалось благодаря собственной замкнутой экосистеме. На место жары, смога и суеты пришел тонкий ароматизатор воздуха и постоянное ощущение прохлады. Кроме того, на этом мероприятии не было длинных утомительных очередей, потому что открыли все туалеты, в том числе и мужские. Здесь главенствовали женщины. «Я что, умерла и вознеслась в рай?» – спросила одна другую возле сушилки для рук – похоже, даже сушилка гудела приятнее обычного.