Женские убеждения

Некоторые члены ее команды явно падали духом. Несколько месяцев назад Фейт, подобно врачу на обходе, навестила их всех и быстро сообразила, что мотивация стремительно слабеет. Когда она зашла в кабинку к Грир Кадецки – та работала в «Локи» почти с самого начала – то, к своему удивлению, обнаружила, что Грир дремлет, опустив голову на стол, и это в одиннадцать утра. Грир всегда была хваткой, деловитой, хотя в последнее время это стало меняться. Фейт видела, как она шепчется с другими – всех сотрудников раздражали указания, поступавшие с верхнего этажа. Фейт пыталась делать вид, что изменения в «Локи» еще далеки от точки невозврата, но долго на такой позиции не продержишься, да ей и не хотелось занимать такую позицию.

– Привет, соня, – сказала Фейт негромко, вспомнив, что так будила Линкольна в школу, когда ему случалось проспать будильник: тогда в ее словах звучало подспудное раздражение, прозвучало оно и сейчас, и Грир страшно смутилась:

– Фейт, простите меня, пожалуйста. – Она стремительно выпрямилась, подняла руку, разглаживая лицо.

– Спите на работе. На вас это не похоже. Что, совсем плохи наши дела? – спросила Фейт. – Может, и совсем, – добавила она. А потом: – Налейте себе кофе, Грир, и приходите ко мне в кабинет, поговорим.

Усевшись на белый диван и щурясь на солнце, Грир объяснила:

– У меня просто сегодня почти нет никаких дел. По крайней мере, ничего срочного. И в последнее время постоянно так. Какой-то официоз начался. Все только и думают, что о деньгах, ведь мы теперь должны обосновывать любые расходы. А я думала, за все будет платить «Шрейдер-капитал». Скучаю я по прежним временам, – откровенно призналась Грир. – Когда мы были меньше. Когда я писала речи для выступавших.

– У вас замечательно получалось. И мне очень жаль, что этих выступлений больше нет. Но это не мое решение.

– Скучаю и по тем временам, когда женщины приходили к нам в офис. А я записывала их слова на диктофон, узнавала их поближе – мне было совершенно ясно, чем мы занимаемся. Я это видела отчетливо, своими глазами. Чужие жизни.

– Как вы понимаете, я согласна с каждым вашим словом.

– Мне вообще кажется, что мы ничем не занимаемся, Фейт, – призналась Грир. – Хочется думать, что занимаемся, – добавила она поспешно. – Трудно же понять, сколько мы делали раньше, в количественном отношении. Мы же не производим продукта. И я понимаю, что в плане зарабатывания денег мы многого достигли, а поначалу вообще ничего не зарабатывали. Тем не менее, у меня ощущение застоя. По крайней мере, касательно самой себя.

Хватило маленького толчка – и Грир выложила ей все свои чувства; она всегда была такой, и теперь не изменилась, хотя больше не запиналась в разговоре. Как и остальным – по крайней мере тем, кто работал здесь с самого начала – Грир Кадецки не нравился этот показной блеск, тот факт, что на деле никому они не помогают. Грир по-прежнему много писала – писала хорошо, по мнению Фейт – но теперь это были бюллетени или ежегодные отчеты, что, разумеется, добавляло ей уже упомянутого ощущения официоза.

– Когда у нас был последний спецпроект? – продолжала гнуть свое Грир. – Они нас всех бодрили, мы видели: что-то происходит здесь и сейчас. На что на самом деле идут наши деньги? Я знаю, Эммет вложился в наш фонд, чтобы он вырос. Чтобы все было не так, как у вас в «Блумере». Но, по моим понятиям, расти – это приносить пользу, разве не так? Фейт, вы можете мне сказать, чтобы я замолчала, но мне иногда кажется, что все здесь отдает страшным самодовольством. Не из-за вас. Не из-за нас. По причине развития событий. Мне в последнее время стало неуютно. Может, это изменится, но пока трудно сказать. Вот я и заснула. Простите, – добавила она.

– Знаю, – сказала Фейт. – Еще как знаю. – И поскольку у нее пока не было другого ответа, она опустила руку на плечо Грир Кадецки и попросила: – Дайте мне время разобраться.

– Перевернитесь, мисс, – раздался голос, и Фейт, ушедшая в свои воспоминания, закряхтела, возвращаясь в настоящее. На то, чтобы понять, как выглядит это настоящее, ушло несколько секунд. Первым делом в нос ударил запах косметического масла. Потом зазвучала инструментальная версия песни «Ты мне не даришь цветов». Потом она поняла, что лежит, прижавшись щекой к пластиковому валику, а полотенце с него соскользнуло. Массаж вогнал ее в ступор.

Фейт послушно перевернулась на спину – одна грудь на миг показалась из-под покрывавшего ее полотенца. Фейт открыла глаза и обнаружила, что глядит почти в упор в лицо своей массажистке. Ее до глубины души изумило, какая она молодая. Совсем девочка. Может, действительно девочка. Может, здесь используют детский труд. Господи боже. Фейт ощутила, как все мышцы у нее напряглись, она будто закаменела в своем дремотном состоянии.

– Могу я узнать, сколько вам лет? – ровным голосом осведомилась Фейт.

Массажистка посмотрела на нее сверху вниз.

– Я не девочка, – ответила она. – У меня двое детей. Сын и дочка. А молодо выгляжу, потому что много работаю.

Она суховато рассмеялась – похоже, этот вопрос ей задавали регулярно.