Женские убеждения

Несколько десятилетий спустя представители «Локи» раз за разом пытались пригласить сенатора Макколи на одну из своих конференций. После первой попытки Фейт промолчала, напряженно ожидая, что будет, как поступит Энни. Секретарь сенатора предсказуемо заявила, что та не сможет посетить их мероприятие. Возможно, это было и к лучшему. Потому что даже если бы Фейт удалось увести ее в сторону и спросить: «Энни, ты серьезно?» – Энни наверняка бы ответила: «Да, Фейт, серьезно».

Каждая из них верила в то, во что верила: обе были преданны своим убеждениям. Но раз сама Энни отказывалась публично вспоминать о той истории, то и Фейт не собиралась этого делать. Эта информация принадлежала не ей. Это – сведения частного характера. «Только мне решать», – пели женщины на той встрече. Несмотря ни на что, Фейт так никому ничего и не сказала.

Фейт довольно рано ощутила в себе способность заставлять других женщин проявлять свои лучшие качества. Они хотели, чтобы она была рядом, и в ее обществе повышали требования к самим себе. Она понимала, что девушки и молодые женщины действительно ее любят – причем примерно в том же ключе, что и Линкольн. Ей они казались слегка потерянными людьми, которых необходимо воодушевить. Она понимала: возможно, главное, что она может им дать – это разрешение действовать.

– Скажи мне, Олив, чего ты хочешь от жизни, – предложила она застенчивой девочке, проходившей школьную практику в «Блумере».

Олив Митчелл бросила на нее благодарный взгляд, как будто все свои шестнадцать лет дожидалась этого вопроса.

– Я хочу стать инженером-авиастроителем, – ответила она на одном дыхании.

– Вот и отлично. Что ж, отдавай этому всю себя. Полагаю, пробиться в эту область непросто, да? – Девочка кивнула. – Придется проявить упорство и настойчивость, а я знаю, что эти качества у тебя есть. Я в тебя верю, – прибавила она.

Фейт не вспоминала про Олив уже много лет, но знала, что та действительно стала изучать авиастроение, потому что она прислала Фейт письмо, полное восторженной, едва ли не поэтической благодарности, и свою фотографию – она стоит в лаборатории и светится безграничным счастьем. Это было очень давно. Фейт трудно было уследить за всеми своими молодыми знакомыми – столько из них взмыли ввысь на крыльях успеха.

Молодые женщины свободно входили в двери Фейт, где бы она ни жила и чем бы ни занималась. Кто-то из них неизменно был поблизости, так что она редко страдала от одиночества. Время от времени ей очень хотелось общества мужчин, и в таких случаях она назначала встречу с Уиллом Келли, аналитиком из Демократической партии, с которым познакомилась на одном мероприятии в восьмидесятые. Красивый, светский, с пышными усами, закоренелый холостяк, он был эдакой смесью ушлого политика и беззаботного лентяя, что ее очень привлекало. Уилл жил в Техасе, в Остине, но специально прилетал на встречи с Фейт: они ужинали, проводили ночь за дружеским, спортивной разновидности сексом и приятным разговором. А потом они расставались на много месяцев, и обоих это устраивало. Умение жить в одиночестве Фейт оттачивала на протяжении долгих лет. Если ты один, нет нужды заботиться о всяких телесных мелочах, например, что ноги у тебя – как колючий кактус, или что после коктейльной вечеринки изо рта пахнет сыром бри. В отличие от многих своих знакомых, Фейт предпочитала собственное общество.

Закрытие «Блумера» в 2010 году стало ударом во многих смыслах. Несколько месяцев Фейт чувствовала себя подавленной, ненужной – и тут вдруг ей позвонил этот призрачный миллиардер из прошлого, Эммет Шрейдер, вернее, позвонил его секретарь, и Фейт согласилась прийти к Шрейдеру в офис на деловой обед. Когда она явилась туда, в его огромном кабинете, оформленном в стиле английского мужского клуба, с потрясающим видом из окна, уже был накрыт стол.

Стоило ей войти, Эммет поднялся к ней навстречу. Она за эти годы не раз видела его на фотографиях, следила, как волосы его из черных делаются серебристыми. Несколько раз набирала его имя в Гугле. Еще с порога она разглядела, что у него по-прежнему ни грамма жира, он худощав, как типичный миллиардер, который может себе позволить личного тренера, дворецкого и повара, готовящего здоровую пищу. Но когда он подошел ближе, Фейт обуяло иное чувство. Ностальгия по утраченному молодому Эммету в сочетании с ностальгией по утраченной молодой Фейт. Соединившись, два этих ностальгических чувства обратились в нечто ошеломляющее, и даже с оттенком эротики. Она стояла и чувствовала желание, хотя чего именно она хочет, сообразить не могла.