Женские убеждения

Из-за беспорядочного рабочего графика Зи иногда могла утром поспать подольше и просыпалась совсем одна в огромном доме. Иногда, если поутру на работу было не надо, она даже смотрела днем ток-шоу, однако они вгоняли ее в депрессию.

– Мне кажется, – сказала она недавно по телефону Грир, – что дневные ток-шоу – это заговор с целью делать женщин тупыми и пассивными. Я как их посмотрю – у меня мозги разлагаются. Сегодня обсуждали тему «Мой сын вступил в банду».

– Ну не смотри.

– Так было очень интересно!

– Вот то-то.

– Мне нужно какое-то дело. Интересное, – сказала Зи. – В моем детстве, пока ты читала все эти книжки Джен Эйр…

– Джейн Остин!

– Ну я ее и имела в виду. Ты читала, а я ходила протестовать.

– Можешь ходить и сейчас, – заметила Грир.

– Я бы с удовольствием. Просто очень устаю. Рабочий график такой странный. – Зи вздохнула. – Вот работать бы мне с тобой в фонде. У вас ведь как: ходишь на работу и одновременно занимаешься политикой. Мне даже само слово «фонд» страшно нравится.

– По большому счету, у нас тут ничего особенного, – ответила Грир. – Ты же знаешь, я всего лишь ассистентка.

– Сомневаюсь, – возразила Грир. – В любом случае, это явно лучше того, чем занимаюсь я.

Грир же попыталась устроить ее в «Локи»; передала Фейт письмо Зи, вот только ничего не вышло. «Неважно», – сказала тогда Зи: обе они терпеть не могли это словечко и произносили его исключительно в ироническом ключе. Молодые худые невзрачные женщины, стоявшие за прилавками в бутиках, выпевали это словечко в ответ почти на что угодно: «Ядерная катастрофа?» «Неважно!» Идиотское слово, потому что всем известно, что, по большому счету, важно абсолютно все. Как что-то может быть для тебя неважно, особенно если ты только что закончил колледж и вступил во взрослую жизнь в такой сложный момент? Американскую экономику спасли от краха, но и сейчас, в конце 2010 года, она все еще висела на волоске.

Зи очень хотелось чувствовать себя нужной. Нужной или любимой, а можно и то, и другое. Лучше и то, и другое! Это не одно и то же, но две эти вещи живут на соседних участках. Любовь в ее жизни тоже будет, а может, и нет. Может, жизнь ее никогда не устаканится, не примет окончательной формы – ни в профессиональном, ни в личном смысле. Ну и что: неважно!

Письмо, которое Зи написала Фейт Фрэнк и отдала Грир в том бруклинском баре начиналось так:

Уважаемая мисс Фрэнк!

Посылаю вам это письмо благодаря любезности мисс Грир Кадецки, моей близкой подруги по колледжу. Грир, которую вы взяли на работу, – прекрасный, умный, очень исполнительный сотрудник. Она ужасно ответственная, организованная и начитанная. А я совсем другая…

Дальше Зи немного рассказала о себе, кратко описав свою политическую деятельность, поведав, как ее увлекают феминизм и права сексуальных меньшинств, в том числе – право на однополые браки, которое, кстати, непременно станет новой бомбой, после дела «Роу против Уэйда»[16]. Письмо было коротким, и закончила Зи тем, что она как дочь двух судей – «чесслово!», так она выразилась – все детство смотрела, как родители по-всякому толкуют законы, а саму ее в шестом классе задержали после демонстрации в защиту прав животных перед магазином «Меха Ван Метра».

Зи рано поняла, что ее родители, будучи судьями, склонны постоянно осуждать и своих ближних. Входили в их число и дети, но братьям ее повезло больше, потому что мама довольно рано решила, что мальчиков все равно не укротишь, так что нечего и пытаться. Достопочтенные Венди Эйзенстат и Ричард Эйзенстат позволяли сыновьям шататься по улицам даже в те часы, когда другие дети уходили к репетиторам по математике, на занятия по изучению Торы, уроки виолончели или лакросса.

Алексу и Гарри – разница в возрасте у них была полтора года, учились они средненько, в еврейской грамоте не блистали, музыкой и спортом не увлекались – разрешали носиться на скейтбордах по гладким широким тротуарам Хезер-Лейн, где Эйзенстаты жили в особняке в тюдоровском стиле за три с половинной миллиона, с бассейном, оранжереей и газоном, который уходил вдаль и сливался с газоном соседнего особняка.

Дома Эйзенстаты (в основном Венди) по большей части судили Зи, хотя тогда она еще не была Зи, по крайней мере, поначалу. Тогда ее еще звали Фрэнни, Фрэнни Эйзенстат, потому что когда родители ее влюбились друг в друга – а было это в Нью-Хейвене, когда оба изучали юриспруденцию в Йеле – Ричард Эйзенстат сказал Венди Нидерман, которая сидела с ним рядом на лекции по судопроизводству:

– Про меня тебе нужно знать одну вещь: я – фанат Сэлинджера.

– Это кто такой, известный юрист? – осведомилась она.

– Хорошее у тебя чувство юмора.

– Стараюсь.