Женские убеждения

Зи читала и тихо плакала от обиды и несправедливости. Когда свет в узком проходе между металлическими стеллажами внезапно погас с тихим щелчком, будто кто-то выдохнул, Зи стало легче. Ей показалось, что она сейчас хлопнется в обморок в пыльной тьме. Никогда еще ее не изображали в столь искаженном виде, однако от такого не отмахнешься, оставалось только гадать, нет ли в словах Марджори Альбрехт доли правды. А вдруг и правда стремление Зи занять место, которое она сама, по сути, и создала – на территории, где можно носить имя «Зи» или «Кью», ходить во фрачной рубашке, но не чувствовать себя при этом ряженым в чужую одежду, не изображать неубедительное подобие мужчины, а просто отыскать для себя естественный, органичный способ существования – на деле результат психического отклонения. Про книгу она не рассказала никому, кроме Грир, и на полку ее не поставила тоже. Вместо этого тихонько забрала из библиотеки, зарегистрировав на свой читательский билет, принесла в общежитие и, в присутствии Грир, наплевав на все нормы пожарной безопасности, спокойнехонько подпалила собственной зажигалкой.

– А ведь мы с ней танцевали вместе, – тихо проговорила Зи, вспоминая, как нравились ей эти полеты по комнате. – Именно поэтому я так хорошо танцую. Ну как она могла такое написать?

– Решительно не понимаю. Не имела она права с тобой так поступать. Да и ни с кем так нельзя.

Когда пламя охватило обложку, раздался негромкий звук, будто плач, доносившийся издалека – но он тут же потонул в реве противопожарной сигнализации, загремевшем по всему общежитию. Доктор Альбрехт вовсе не была жестока: она верила в то, о чем писала. Возможно, и Зи, к собственному ужасу, тоже до определенной степени в это верила.

Зи привыкла считать, что в наше время можно быть сколь угодно не похожей на других – если живешь в правильной точке мира. Но хотя книга была сожжена и стала нечитабельной – а с Зи взыскали штраф за потерянное печатное издание в размере шестидесяти пяти долларов – и хотя в колледже она переспала с парочкой ахающих девиц, она чувствовала, что ведет едва ли не непосильную борьбу. Ее уже предали две женщины много ее старше: Линда Мариани, эта сука, и, понятное дело, доктор Альбрехт, которая выглядела такой ласковой и порядочной, когда они танцевали в ее кабинете.

От истории с книгой Зи отвлеклась, записавшись в ужасный студенческий кружок импровизаций и переспав с другой его участницей, Хайди Клаузен – светловолосой и по-европейски изысканной. Та рассказала Зи про швейцарское печенье «швабенбротль», которое пекла в детстве в Цюрихе, и пообещала, что они с Зи как-нибудь испекут его вместе. После этого Зи как-то раз пришла в ее съемную квартиру и сказала: «Научи меня печь эти швабен-как-их-там», и Хайди согласилась. Они кормили друг друга теплым печеньем, сидя на футоне Хайди. Зи и сама не понимала, что ее заставило всего несколько дней спустя спутаться с ее бывшим шефом из старшекурсниц, самоуверенной Шелли Брэй. Хайди, разумеется, про это узнала, потому что Шелли все выболтала, Хайди рассвирепела и орала на Зи прямо посреди университетского двора:

– Ты шволочь, Эйзенстат, я перед тобой раскрылась во всех смыслах. Даже показала, как печь швабенбротль!

На что Зи из вредности ответила:

– Ну да, эти твои нацистские печенюшки!

При том что Хайди была швейцаркой, не немкой, да и вообще не сделала ей ничего плохого.

Зи перебирала и других женщин – точнее, они перебирали ее. «Я – шлюшка», – обронила она как-то в разговоре с Грир, когда они шли по кампусу поздно вечером, в гости к девице, с которой Зи познакомилась на семинаре по антропологии. Она ни разу никого не любила, лишь порой влюблялась. Случались только всплески физического удовольствия, эфемерные падучие звезды.

Ее добрый приятель Кот смотрел на нее с вожделением все годы учебы, хотя она имела дело только с женщинами. Впрочем, как она заметила, с вожделением он смотрел на всех девушек, но Зи ему явно нравилась больше других. Он постоянно торчал у нее в комнате, валялся на ее кровати. Был он исключительно хорош собой, не поспоришь, хотя носил бородищу почти как у амиша. Почему никто не объяснит мужчинам, что женщинам такое не нравится? Почему не принято оставлять им анонимные записочки: «Говорю по-дружески: не смей носить бороду без усов»?

Кот был добряком, каких мало, выслушивал все истории Зи о ее мимолетных романах, кивал, расспрашивал, проявлял внимание и понимание – у него у самого было в Райланде множество мимолетных романов, однако он про них говорить не любил и всегда уступал Зи возможность излить душу – и однажды в конце одной из ее пылких речей осведомился:

– А со мной не попробуешь?

– С тобой? Нет.

– Потому что я рыжий? – спросил он, надув губы.

– Кот, ты серьезно? Я тут сижу, распинаюсь, какая я лесбиянка, а ты хочешь со мной попробовать?

– Ну что-то у нас да получится, – произнес он застенчиво, опустив глаза, опушенные длинными ресницами.

– Нет, – отрезала она. – Извини.