Женские убеждения

Звонила Грир, призывала ее: «Бросай ты это!», но Зи, чуть не плача, твердила: «Не могу я их бросить. Не могу». Испытывала она по большей части не страх, а невыносимое раздражение, даже ярость – в собственный адрес. Одновременно ее мутило от жалости при мысли о том, чего ее ученики не умеют, не знают, не имеют. У одного мальчика ужасно пахло изо рта, в итоге он смущенно признался, что у него нет ни зубной пасты, ни щетки, ни денег, чтобы их купить; она ему все купила. По просьбе Зи Грир присылала ей коробки с родительскими протеиновыми батончиками, а Зи сама покупала пачками толстые носки и перчатки – больше и больше перчаток. Было ощущение, что ничем ничему не поможешь, а она – очередная бестолочь, которая бросает бесполезные материальные блага в ненасытный вулкан.

Потом, в одно весеннее утро, когда Зи ждала поезда, пришла эсэмэска от Грир: «Можешь поговорить? Очень срочно». Зи перезвонила, и Грир захлебывающимся голосом сообщила страшную новость: братишка Кори попал под материнскую машину и погиб. Даже не зная конкретного ребенка, нетрудно было понять, что не может быть ничего страшнее его смерти. Зи в свои двадцать два года сумела увидеть эту смерть глазами ребенка, родителей и его брата одновременно. Грир рыдала, Зи очень хотелось ей что-то сказать, успокоить. Но они были в разных городах, жили каждая своей жизнью, так что в последовавшие недели Зи только и могла что посылать Грир эсэмэски как можно чаще, спрашивать: «Как ты там?» – при том что ответ знала заранее.

Каждый день в обед, после сложного или невыносимого утра, Зи сидела в сторонке от остальных в учительской, выслушивая истории коллег – маленькие трагедии на уроках, жесткие противостояния, анекдоты про бюрократическое болото и не связанные с работой упоминания про планы на выходные – знакомства через Интернет, боулинг.

Иногда она приглядывалась к школьной методистке Ноэль Уильямс – та с первого дня относилась к ней с особым недружелюбием. Никогда не заговаривала с Зи в обеденный перерыв, сидела в небольшой компании административных работников, опрятно кушая йогурт из стаканчика, пластмассовая ложечка постукивала по бортикам и стенкам, спину она держала неестественно прямо. Доев, Ноэль собирала весь мусор в аккуратную кучку, практично уминая его обеими руками. За ней никогда не оставалось никаких следов. Ноэль Уильямс было двадцать девять лет, волосы у нее были подстрижены очень коротко, так что обозначалась безупречная, привлекательная форма черепа. В нежных ушах висело множество колец, одевалась она с подчеркнутой аккуратностью – никогда ни морщинки. Зи и себя считала по-своему стильной, однако совершенство Ноэль служило ей упреком.

Однажды, в середине дня, Зи, нервничая, уселась на продавленный диван рядом с методисткой – та совершенно очевидно не имела ни малейшего желания знакомиться с Зи, и уже само это подталкивало Зи искать ее расположения. Что такое Зи натворила, что Ноэль Уильямс ее терпеть не может?

Зи осведомилась:

– Вы давно работаете в Чикаго?

Ноэль смерила ее прямым оценивающим взглядом.

– Три года, – сказала она. – С самого открытия этой школы.

– Вот здорово.

– А до того училась в магистратуре. Потом работала в школе в пригороде.

– Там, наверное, было совсем не так, как здесь.

– Да, – подтвердила Ноэль, но не расплылась в саркастической ухмылке, не добавила никаких подробностей, чтобы показать, что здесь работать невозможно, они обе вляпались, и сарказм – единственный выход из положения. Она не проявляла ни сарказма, ни дружелюбия.

– Я просто еще совсем начинающая, – продолжала Зи. – Может, дадите какой совет? Мне трудно справляться.

– Могу ли я дать совет, как вам вести уроки? – уточнила Ноэль. – Во-первых, я не учитель. Во-вторых, мне кажется, вам уже дали все необходимые советы по ходу подготовки, разве нет?

«Разве нет?» – Зи едва удержалась, чтобы ее не передразнить. Вот сука, подумала она.

– Ну, я прошла экспресс-курс по преподаванию истории, – пояснила она. – Но учить реальных старшеклассников – совсем другое дело. А учить этих детей… да мы почти не учимся. Слишком много проблем, слишком часто отвлекаемся. Я едва не в отчаянии.

– Понятно. – К этому Ноэль ничего не добавила.

Повисло холодное молчание, Зи по ходу дела ела бутерброд, который нынче утром наспех соорудила в своей крошечной кухоньке. Из размякшего хлеба вываливались внутренности, разнородные ингредиенты, которые вряд ли стоило соединять: ломтики яблока, несколько целых морковок, едва родившихся на свет, кудряшок капусты – кружево елизаветинской дамы, все это неплотно скреплено мазком мисо и шлепком обезжиренного майонеза из тюбика, который она купила за углом в первый одинокий вечер после переезда в этот город, где тогда еще никого не знала.