Женский хор

– Не знаю, что вам сделал ваш папа (то, каким тоном она произнесла слово «папа»… аааааа, я ее убью), но он, по крайней мере, видел, как вы росли. Если он ждал, пока вам исполнится двадцать пять лет, чтобы уйти, вам не в чем его упрекнуть. Двадцать пять лет – это возраст, когда люди уже вылетают из гнезда, уходят от родителей. Так что я не вижу большой разницы в том, кто из вас ушел – вы или он. И потом, у него наверняка были на то причины. Если человек уходит, он уходит. Если человек начинает объяснять, почему он должен уйти, значит, он не уверен, что хочет уйти. Или не уверен, что у него есть право уйти. Удержали бы вы его, если бы он сказал: «Мне нужно уйти, и вот почему»? Обязательно ли вам было услышать его объяснения? Он ведь уже взрослый, правда? Стали бы вы сами тратить время на объяснения, если бы решили уйти? Понравилось бы вам, если бы в двадцать пять лет он устроил вам допрос, как маленькой девочке?

*

Сидя в машине, я подняла голову на балкон, с которого мне махала Сесиль, и подумала об исчезнувших мужчинах, тех, что продолжают преследовать женщин, в том числе и меня, и которые возвращаются в самый неподходящий момент. Вот, например, я не могу сесть в свою чертову машину, не вспомнив об этом мерзавце , который ушел и даже не сменил аккумулятор, из которого он высасывал все силы, как из меня высасывал все силы… месяцами.

Как я из него высасывала все силы… ААААААААА!

Говорят, мужчины думают головкой, а не головой, что они запрограммированы кидаться на все, что движется, делать ребенка первой попавшейся идиотке, разбрасывать по ветру свое семя эгоиста, но я считаю, что эта дарвиновская позиция – totally misses the point – полностью ошибочна. Мужчины – вовсе не машины для секса, которые увиваются вокруг нас и ждут, пока мы решим, кого из них выбрать и схватить за кончик, пока никто не смотрит, – когда я была совсем маленькая, как же мне хотелось пососать сливки, которые папа держал в холодильнике для утреннего кофе, высосать их, проглотить, наполниться ими. Мужчины не наполняют женщин, они их пожирают, они присасываются к ним как пиявки, они их поглощают, опустошают, выпивая их сущность, и, когда женщины становятся опустошенными и помятыми, мужчины выбрасывают их, как старые ботинки, ради молодых, полных, фигуристых, которых они тоже доведут до смерти. Черт! Черт! Черт! вот я уже заговорила как разочарованная старая дева. What have you done to me Daddy? Now I’m crying [52] всеми слезами, которые есть в моем теле. What am I Daddy? [53] чудовище? Don’t you ever say that, you’re my baby girl Sweetheart [54] . Но тогда почему я не похожа на остальных?

Я повернула ключ зажигания, и ты соизволила завестись. Я тронулась, не глядя по сторонам. Позади меня просигналил и резко затормозил автобус, и я представила, как тридцать пассажиров совершили планирующий полет, но мне наплевать, отделение скорой помощи существует для блага людей. Я помчалась напролом в больницу, я знала, что, по крайней мере, там найду мужика, который не использует женщин, не обсасывает их до костного мозга, не бросает, и точка.

Побив рекорд скорости на отрезке квартира – больница, я припарковалась во дворе между «бентли» Галло и «BMW» последней модели. Места было так мало, что я не могла открыть двери, чтобы выйти, ни с одной, ни с другой стороны, поэтому я вылезла через кузов, тем хуже для Галло, он стоял у стены, и моя машина зажала его с другого бока, пусть попробует влезть через багажник, ему будет полезно.

Я почувствовала, что на что-то наступила, из-под подошвы выглядывал уголок желтой бумаги, я почувствовала его, когда вылезала из машины, но была настолько поглощена мыслями, что не попыталась его убрать, решив, что он сам отвалится. Оказалось, он крепко прилип. Я подняла ногу и оторвала его: это оказался самоклеящийся листок из блокнота. Я собралась свернуть его в комок и выкинуть, но разглядела слово аккумулятор, пригляделась и прочла: Прости, что так поздно, мелким почерком – Вот тебе новый аккумулятор, но очень разборчивым – Ключи в бардачке, пока, Жоэль. Вдруг я поняла, что моя машина тронулась с места не благодаря великому космическому равновесию, не благодаря силе моей мысли – очередной удар, еще одно привидение, еще один вернувшийся из небытия. Отец!.. И оба в один день – это уже слишком, кто еще сегодня мне…

*

– Ты вовремя, я как раз тебя жду, – крикнула Алина, увидев меня. – Францу пришлось уехать на встречу с директором больницы. Тебя утром не предупредили, но сегодня у нас День хиджаба [55] .

Она обернулась назад и указала на зал ожидания, в котором, разговаривая и смеясь, сидели полдюжины женщин с покрытой головой.

– День хиджаба?