Женский хор

– По словам Ланса, не все, но большинство не хотят восстанавливать против себя руководство. Судя по всему, эта форма разделения не касается отделения неотложной помощи, но он сказал, что, если бы не был хирургом по образованию или если бы у него в помощь не было одного или двух интернов, он бы оказался по уши в дерьме. В регионе Север раны от пуль или холодного оружия – частое явление.

Три человека пострадали в драке на парковке гипермаркета.

– Два мотоциклиста возвращались домой, чтобы отдохнуть с друзьями, когда тип на электромобиле неожиданно встал в очередь в кассу впереди них. Разумеется, у него повреждений меньше всего. Его пришлось спрятать, чтобы бабы двух мотоциклистов не вырвали ему глаза. У них было несколько открытых переломов. Говоря языком хирургов, это было интересно, но изнурительно… Ты уже работала в отделении ортопедии?

– Нет, – ответила я, ошеломленная ее рассказами.

– О, это настоящий спорт!

Тип почти лишился скальпа, выпрыгнув с заднего сиденья старого драндулета.

– Он был в стельку пьяный, – сказала Джинн, плача от смеха. – Он не был пристегнут, прижался к передним сиденьям, чтобы поговорить со своими друзьями, такими же пьяными, как и он; тому, кто был за рулем, почудилось, что дорогу перебегает собака, и он дал по тормозам. Мужика выбросило вперед, и он напоролся головой на святого Кристофа, приклеенного к дорожному знаку. Я зашивала его без анестезии: уровень алкоголя в крови был настолько высок, что он ничего не чувствовал, и, пока я его чинила, он рассказал мне всю свою жизнь.

– Он останется изуродованным?

– Что? Нет, о чем ты говоришь! Кожа черепа совсем не то что кожа груди. Она очень плотная. А поскольку шов находится на линии волос, его никто никогда не увидит. Только, конечно, если он не облысеет. Тогда его череп станет похож на консервную банку.

Я расхохоталась.

– А потом?

– Ну, конец дня выдался не таким интересным: были насморки, ангины, треснувшие надбровные дуги, вывихи, посторонние предметы в глазу, рыболовные крючки в пальцах и один – в ягодице. Не понимаю, что он сделал, чтобы крючок проскользнул между брюками и кальсонами. Это все мелочи, зато мне было чем занять руки.

Около шестнадцати часов привезли семью, родителей и четверых из пятерых детей, с желудочными болями, рвотой и диареей. Единственный, кто еще мог держаться на ногах – и кто вызвал «скорую помощь», – это мальчик двенадцати лет, который не ел вместе с остальными, потому что никак не мог оторваться от видеоприставки, когда мать звала его обедать. Измученный отец сказал что-то вроде: «Тем хуже для него». Он спасся потому, что был наказан! Поскольку основным блюдом был омлет с шампиньонами, они решили, что пробил их последний час. Но это были шампиньоны из Парижа. Мы с Лансом скорее думали, что это стафилококк в овощном салате – мать забыла накануне вечером убрать его в холодильник.

Все бы на этом и закончилось, все получили по капельнице и противорвотной инъекции, но около девяти часов вечера мальчика, который играл с переносной приставкой в палате, где лежали его родители, и которого ничего не беспокоило, вдруг начало рвать так, что хоть святых выноси. Увидела его не я, а интерн из отделения гастроэнтерологии, в котором лежала вся семья. Недолго думая, он положил парня под капельницу, как и всех остальных. Через час в кафетерии он смеялся, рассказывая мне об этом, и в завершение сказал, что парень, должно быть, съел салат тайком.

Услышав это, я подумала, что что-то тут не так. Вся семья отравилась одновременно, через три часа после еды, как по учебнику. Еще через час они были в отделении скорой помощи. Единственный, кто с ними не ел, начал блевать через девять часов после того, как съел отравленную пищу. Поскольку он приехал со своими родителями, я объяснила ему, что произошло, и увидела, что он одновременно почувствовал и облегчение, и чувство вины, но нисколько не встревожился при мысли о том, что он тоже может заболеть. Он сказал: «Я не стал есть с ними, потому что ненавижу овощной салат; мама заставляла меня есть, но я знал, что отец скажет ей, чтобы она от меня отстала».